видѣло въ нихъ униженіе русскаго національнаго достоинства. То, что писалъ Пушкину (правда, въ разгаръ польскаго возстанія, 20 - го января 1831 года) непосредственный и пылкій пріятель его П. В. Нащокинъ, вѣроятно, раздѣлялось большинствомъ дворянскихъ круговъ, отъ которыхъ Нащокинъ не отличался ни вкусами, ни умственнымъ или нравственнымъ развитіемъ. «Поляковъ я всегда не жаловалъ, и для меня радость будетъ, когда не будетъ ни одного поляка въ Польшѣ, да и только. Оставшихся въ высылку въ степи. Польша отъ сего пуста не будетъ; фабриканты русскіе займутъ ее. Право, мнѣ кажется, что не мудрено ее обрусить». — Дѣйствительно, мечты объ обрусеніи уже тогда приходили въ голову многимъ, и мы знаемъ, что послѣ возстанія правительство прямо вступило на этотъ путь, который въ общественномъ настроеніи, какъ видимъ, былъ уже подготовленъ. И декабристъ - кн. С. Волконскій въ своихъ мемуарахъ разсказываетъ о далеко недружелюбныхъ отношеніяхъ, которыя существовали между русскимъ офицерствомъ и польскимъ дворянствомъ, и которыя, по его словамъ, вызывались высокомѣрнымъ отношеніемъ этого послѣдняго къ русскимъ. И самая эпиграмма Пушкина на Булгарина: «Не то бѣда, что ты полякъ; Костюшко ляхъ, Миткевичъ ляхъ»... указываетъ на то, что въ глазахъ многихъ польское происхожденіе Булгарина ставили ему въ минусъ. И надо сказать, что такіе люди, какъ Булгаринъ, Сенковскій, не могли расположить русскихъ къ полякамъ.
Было ли и передовое общество Россіи расположено къ полякамъ? О декабристахъ говорить нечего: польскіе революціонеры были ихъ союзниками, славянская федерація ихъ политической мечтой, но все это рисовалось смутно, въ самыхъ неопредѣленныхъ чертахъ. И самъ Бестужевъ утверждалъ, что въ переговорахъ съ поляками русскіе декабристы были неискренни. Масса общества стояла далеко отъ декабристовъ, а среди передовыхъ людей было столько колебаній между искреннимъ націонализмомъ Карамзина, пугливымъ подобострастіемъ передъ властью и либерализмомъ за стаканомъ вина, что о серьезномъ отношеніи къ «польскому вопросу», котораго тогда будто бы и не было, нельзя и говорить. Самъ Пушкинъ, котораго такъ охотно дружатъ съ Мицкевичемъ, во время возстанія поляковъ говорилъ: «Ихъ надобно задушить, и наша медленность мучи-
