дѣтелью и благочестивымъ саномъ. Это былъ сѣдой монахъ, звали Хальбаномъ. Онъ дѣлилъ одиночество Валленрода, онъ былъ и исповѣдникомъ его души, и повѣреннымъ его сердца. Счастливая дружба! Свять на землѣ, кто умѣлъ пріобрѣсти дружбу святыхъ. Такъ вожди орденскаго совѣщанія вспоминаютъ достоинства Конрада». Остановимся пока здѣсь. Какія достоинства у Валленрода? Онъ прославился своими военными подвигами, однако не въ Литвѣ, гдѣ дѣйствовалъ орденъ, а въ далекихъ странахъ; онъ ведетъ монашескій образъ жизни, удаляется отъ женщинъ и отъ забавъ; его единственный другъ святой монахъ. Однако, никакихъ, способностей вождя, никакихъ дипломатическихъ талантовъ, никакихъ подвиговъ въ Литвѣ у него, какъ видимъ, нѣтъ. Въ Пруссіи онъ былъ никому неизвѣстный чужеземець. Вѣроятенъ ли при такихъ условіяхъ его выборъ? Тѣмъ болѣе, что у кандидата въ магистры былъ большой порокъ, и поведеніе его не могло не казаться подозрительнымъ для всѣхъ, кто не хотѣлъ, вопреки всему, избрать Конрада въ магистры. Мицкевичъ старается смягчить впечатлѣніе. Вотъ продолженіе поэмы.
«Но онъ имѣлъ недостатокъ. Впрочемъ, кто же безъ недостаткова? Конрадъ не любилъ мірской суеты, Конрадъ не участвовалъ въ пьяныхъ пирушкахъ; но, запершись въ уединенной комнатѣ, томимый скукой или угрызеніями совѣсти, искалъ утѣшенія въ горячихъ напиткахъ. И казалось тогда, что онъ преображается: его лицо, блѣдное и угрюмое, покрывалось какимъ-то болѣзненнымъ румянцемъ, и въ большихъ, когда то голубыхъ глазахъ, которые отъ времени немного потускли и погасли, сверкали искры прежнихъ огней; изъ груди вырывались тяжелыевздохи, И на глазахъ нависали жемчужныя слезы; рука его искала лютни, изъ устъ лились пѣсни, пѣсни, сложенныя на чужеземномъ языкѣ, но понятныя для сердецъ слушателей. Достаточно услышать ихъ заунывный мотивъ, достаточно взглянуть внимательно на пѣвца. На лицѣ отражается напряженіе памяти, подняты брови, опущены взоры, точно хотятъ что то достать изъ темной глубины. Какая же можетъ быть нить его пѣсни? Навѣрное, его блуждающая мысль ищеть молодость въ омутахъ прошлаго. Гдѣ же душа его? Въ странѣ воспоминаній. Но въ музыкальномъ увлеченіи никогда его рука не добываетъ изъ лютни болѣе веселыхъ тоновъ, и, кажется, его лицо боит-
