Страница:Адам Мицкевич.pdf/512

какъ и Мицкевическаго героя, Конрадомъ. Корсаръ любить женщину такъ же нѣжно и самоотверженно, какъ и Валленродъ, и гибнетъ изъ-за нея. Личность Корсара близко напоминаетъ Валленрода. Онъ суровъ съ пиратами, какъ Валленродъ съ нѣмецкими рыцарями. «Онъ кратко отдаетъ имъ приказанья, смѣлъ острый взоръ, рука безъ содроганья; не дѣлитъ онъ ихъ празднествъ и утѣхъ, но замкнутость прощаютъ за успѣхъ. Онъ не наполнитъ кубка, не прильнетъ къ его краямъ. Зато изъ шайки тотъ, кто всѣхъ неприхотливѣе изъ стана, не соблазнится пищей атамана». («Конрадъ Валленродъ» въ переводѣ А. М. Федорова). Пираты повинуются ему безпрекословно. «Покорные, они идутъ, чтобъ вскорѣ опять уплыть въ безбережное море. Они не ропщутъ: ихъ Конрадъ ведетъ. И кто изъ нихъ спросить его Дерзнеть: Куда? Они едва ль когда видали его улыбку, вздохъ его слыхали. Отчаяннѣйшій въ шайкѣ— трусъ предъ нимъ. Блѣднѣютъ всѣ предъ именемъ однимъ». Это ли не подходящая характеристика для Валленрода? Какъ этотъ послѣдній, Корсаръ былъ «съ виду скромный, но взоръ его блестѣлъ подъ бровью темной... Въ презрительной насмѣшкѣ хохотъ ада звучалъ, какъ громъ. Когда же онъ въ упоръ вонзалъ смертельной ненависти взоръ, безпомощно надежда угасала, и милосердье тихо отлетало». Кому и за что мстить Корсаръ? Человѣчеству за то, что онъ «разочарованъ на бѣду», за то, что «невольно вовлекли его дѣянья въ борьбу съ людьми и съ небомъ во вражду». Это ненависть къ людямъ только за то, что они люди, страданія дьявольскаго эгоизма. «Онъ въ юности постигъ надеждъ тщету, позналъ гоненье, зависть, клевету; людей возненавидѣлъ такъ глубоко, что совѣсть не извѣдала упрека; божественнымъ призывомъ онъ считалъ велѣніе гнѣва; гнѣвъ повелѣвалъ мстить за немногихъ тамъ, гдѣ есть защита; злодѣемъ онъ считалъ себя открыто, но остальныхъ не выше». Конрадъ Валленродъ мстить нѣмецкому ордену, чтобы спасти родину; онъ прибѣгаетъ къ такой мести потому, что «онъ рабъ; единое средство. рабовъ измѣна». И все- таки онъ мучится, мстя. Конрадъ Байрона тѣшится зломъ ради зла. Про Словацкаго говорили, что онъ перебайронизировалъ, про Мицкевича можно сказать обратное: онъ не добайронизировалъ, потому что зло и жестокость были ему отвратительны: онъ осудилъ ихъ еще въ своихъ юношескихъ «Дѣдахъ». Потомъ, когда всякія слова о добрѣ и пра-