влено терновымъ вѣнцомъ его невинное чело. Они подняли его на показъ цѣлому міру, и сбѣжались народы, а Галъ кричить: «Вотъ народъ свободный и независимый!» Ахъ, Господи, я вижу крестъ. Ахъ, какъ долго ему придется нести его. Боже, смилуйся надъ своимъ слугой! Дай ему силы: вѣдь онъ упадетъ и умретъ. Долгія руки у креста: онѣ охватываютъ всю Европу, а сдѣланъ онъ изъ трехъ высохшихъ народовъ, какъ изъ трехъ твердыхъ деревьевъ... Влекутъ! Вотъ уже на Лобномъ мѣстѣ мой народъ! Молвить: «Жажду!» Ракусъ (Австрія) поить его уксусомъ, Борусъ (Пруссія) подаетъ ему желчь, а Мать свобода стоитъ въ слезахъ у подножья креста! Смотри! Вотъ подскочилъ съ копьемъ солдатъ москаль и пролилъ невинную кровь моего народа... Что ты сдѣлалъ, самый глупый и самый жестокій изъ палачей? Но только одинъ онъ исправится, и Богъ проститъ его!.. Возлюбленный мой! Вотъ онъ уже опустилъ свою умирающую голову, взываетъ: «Боже, Боже, за что Ты покинулъ меня?» Скончался!.. (Слышится хоръ ангеловъ, издали доносятся пасхальныя пѣснопѣнія. И наконецъ раздается: «Аллилуя! Аллилуя!»). Вотъ онъ возносится, поднимается къ небу! А у ногъ его развивается бѣлоснѣжная одежда!.. Упала... Широко распростерлась... охватила весь міръ! Мой возлюбленный на небѣ! Онъ не исчезъ изъ глазь! Какъ три солнца, сверкаютъ три его зѣницы, и народамъ онъ показываетъ пробитую гвоздемъ длань! Кто жъ этотъ Мужь?.. Это намѣстникъ въ земной юдоли! Я зналъ его онъ былъ дитя— я зналъ его: какъ онъ выросъ душой и тѣломъ! Онъ слѣпъ, но его ведетъ отрокъ - ангелъ! Страшный Мужъ... у него три лица, три чела. Какъ балдахинъ, распростерта надъ его головой таинственная книга, закрываетъ его лицо. Подножьемъ его служатъ три солнца. Три конца свѣта дрожать, когда онъ взываетъ; и я слышу съ неба голоса, словно громы. Это намѣстникъ свободы, видимый на землѣ! На славѣ онъ создаетъ громадность своей церкви! Вознесенный надъ народами и надъ королями, онъ стоитъ на трехъ коронахъ, а самъ безъ короны; а жизнь его —трудъ трудовъ, а титулъ его -народъ народовъ. Отъ матери иноплеменной; кровь его древніе герои, а имя его 44. Слава! Слава! Слава!»
Польская критика потратила много труда, чтобы разъяснить это апокалипсическое видѣніе, которое составляло, несомнѣнно, Святая святыхъ тогдашнихъ мистическихъ чаяній Мицкевича.
