но настроенію душевнаго самоуглубленія. Мицкевичъ былъ болѣе склоненъ къ тому, чтобы проповѣдовать и пророчествовать, нежели къ тому, чтобы читать научный курсъ по исторіи славянъ.
Событія опять толкали его на этотъ путь. Въ декабрѣ 1840 года прахъ Наполеона былъ возвращенъ родинѣ. Вмѣстѣ съ другими волновался и Мицкевичъ, который и раньше такъ много думалъ о странной судьбѣ Наполеона, объ его высшемъ предназначеніи, непонятомъ имъ. И теперь онъ имѣлъ «видѣніе», которое сыграло въ его жизни важную роль. Объ этомъ видѣніи мы узнаемъ изъ письма поэта, написаннаго 16 мѣсяцевъ спустя, когда въ его сознаній образъ видѣннаго слился съ образомъ его новаго учителя, Андрея Товянскаго. Этотъ поздній срокъ сообщенія необходимо учесть, потому что психологически невозможно допустить, чтобы первоначальное «видѣніе» не окрасилось въ мистическіе цвѣта подъ вліяніемъ послѣдующихъ событій. И разсказываетъ о немъ Мицкевичъ человѣку, не склонному вѣрить въ чудеса, котораго надо было убѣдить въ высокомъ посланничествѣ Товянскаго. Именно, 23 марта 1842 года поэтъ писалъ генералу Скшинецкому, слѣдующія строки: «Моя вѣра въ слова Андрея есть послѣдствіе всей моей жизни, всѣхъ моихъ стремленій (usposobień ) и духовныхъ трудовъ. Кто прочтетъ мои сочиненія, можетъ въ этомъ убѣдиться. Я не упоминаю о мелкихъ пѣсняхъ, пущенныхъ мною въ свѣтъ въ молодости («Романтизмъ», «Ода къ молодости»); но позднѣйшія сочиненія, а именно: «Книги пилигримства» и III часть «Дѣдовъ», свидѣтельствуютъ о томъ, что я перечувствовалъ ихъ содержаніе. Всѣ, кто со мной знакомы, знаютъ, что я никогда не говорю о своихъ поэтическихъ сочиненіяхъ и не цитирую себя, но въ вопросѣ столь важномъ я долженъ оставить въ сторонѣ все касающееся мірской тактики. Я знаю, что ты умѣешь мыслить о подобныхъ вещахъ, сознаешь ихъ важность. Поэтому я тебѣ скажу, что публично и опредѣленно я предсказалъ Андрея эмигрантамъ. Въ прошломъ году нѣсколько десятковъ поляковъ давало мнѣ банкетъ; чувствовалъ особый подъемъ духа и сказалъ имъ, что всѣ они на злыхъ путяхъ; что ихъ разсужденія и интриги ни къ чему не приведутъ, что, если Богъ сжалится надъ нами, то Онъ пошлетъ намъ человѣка, который будетъ для насъ живымъ закономъ, котораго слова, дѣянія и gesta будуть статьями устава (artykulami). Я не
