Страница:Адам Мицкевич.pdf/738

восточной исторіи, заимствованные изъ персидскихъ и армянскихъ преданій», которые будто бы «удивительно совпадають съ содержаніемъ лехитскаго преданія». Оказывается далѣе, что эти «лехито- чехи и норманы находятся въ родствѣ другъ съ другомъ». Такъ возникли славянскія государства. Съ удивленіемъ читатель находитъ въ слѣдующей, девятой лекціи, рѣзкую отповѣдь славянофиламъ, что «единства славянства никогда не существовало. Передъ началомъ политической исторіи никакая общая связь не соединяла славянъ». Это противорѣчіе словамъ вступительной лекціи о единствѣ славянъ, будучи логически развито, дѣлало бы просто безсмысленной попытку дать картину славянскихъ литературъ и состояній. Вообще, эта лекція 26 янв. 1841 г. производитъ впечатлѣніе такой странной, необдуманной, некомпетентной, что обидно дѣлается за Мицкевича. Здѣсь идетъ рѣчь о пястахъ и Попелѣ, о лехитахъ, на которыхъ взглядъ автора такъ и остается неяснымъ, объявляется, что св. Іеронимъ былъ славяниномъ; наконецъ, лекторъ пускается въ опроверженіе единства славянства на томъ основаніи, что современные славянскіе народы не понимаютъ другъ друга. Въ слѣдующей лекціи, прочитанной 29 января, Мицкевичъ чувствовалъ себя, кажется, еще болѣе безпомощнымъ, пока не дошелъ до легкаго и готоваго матеріала, до «Любушина суда», открытаго Ганкой. Онъ говорилъ здѣсь о приходѣ мадьяръ въ Среднюю Европу и о покореніи ими славянства, при чемъ будто бы «никогда не хотѣлъ мадьяръ заимствовать что-нибудь славянское». Съ 1000 года «кончается общая исторія славянскаго языка и начинается исторія отдѣльныхъ языковъ. Прежде единый является теперь раздѣленнымъ на двѣ главныя вѣтви». Послѣ вышеприведеннаго заявленія о мнимости славянскаго единства эти слова особенно странны. Еще нѣсколько фантазій о «древнѣйшихъ памятникахъ чешско - польскаго племени», и терзанія неподготовленнаго профессора кончаются: передъ нимъ «Любушинъ судъ», «Краледворская рукопись», изъ которыхъ можно дѣлать обширнѣйшія извлеченія. Затѣмъ слѣдуетъ такъ же хорошо расчищенное поле -исторія Польши, которую Мицкевичъ долженъ былъ знать и для чтенія которой у него были доступныя пособія (и Нарушевичъ, и Лелевель и др.). Сюда же почему-то вошла «Пѣсня о полку Игоревѣ», которая заняла почти двѣ лекціи. Безпорядочность этой послѣдней лекціи поразительна: сначала «Пѣсня о полку Игоревѣ», потомъ всякія от-