народность, понятомъ такъ ошибочно и разнообразно“. Подобный же союзъ „Związek Przyjacielski“ (Дружескій союзъ) былъ основанъ въ то же самое время польской молодежью, жившей въ Берлинѣ. Въ конфискованной рѣчи основателя его, Кёлера, цѣль этого союза опредѣлялась слѣдующимъ образомъ : „Спѣшить на помощь родинѣ, рвать опутавшія ее узы, воспитывать сердца и умы, чтобы своимъ вліяніемъ на другихъ будить въ нихъ и раз. вивать чувство любви къ родинѣ, которое никогда не засыпаетъ въ сердцахъ поляковъ“. Всѣ эти союзы и общества стояли въ болѣе или менѣе близкой связи съ нѣмецкимъ студенческимъ движеніемъ, выразившимся въ различныхъ Tugendbund'aхъ и Burschenschaft'ахъ, которые основывались тогда въ нѣмецкихъ университетахъ. Уже очень рано, въ 1816 г., въ Литву проникли (какъ полагаетъ проф. Аскенази въ своей работѣ о Лукасинскомъ) вліянія стараго Tugendbund'a, предшественника Burschenschaft'овъ, изъ Кенигсберга.
Такимъ образомъ, большое умственное и общественное возбужденіе, концентрировавшееся въ Вильнѣ около университета и имѣвшее національную и этическую подкладку, скрещивалось здѣсь съ патріотическими стремленіями, исходившими изъ Вар-. шавы и изъ - за границы, создавая особенно благопріятную обстановку для воспитанія молодого идеализма. Въ эту среду и попалъ Адамъ Мицкевичъ, поселившись въ Вильнѣ и поступивъ въ университетъ. Онъ былъ еще совсѣмъ мальчикомъ, когда отправлялся изь своего тихаго и глухого Новогрудка въ „шумную“ столицу Литвы. Въ первый разъ еще Мицкевичъ предпринималъ такое дальнее странствованіе, и воображеніе его было наполнено ужасами. Не даромъ онъ держалъ передъ собой ружье на всякій случай и чуть-было не пальнулъ въ прохожаго, неожиданно вышедшаго на дорогу. Хорошо, что извозчикъ удержалъ его. Прохожій попросилъ подвезти его и оказался добрымъ и гостеприимнымъ человѣкомъ; онъ пріютилъ у себя юношу, а жена его съ материнской нѣжностью учила, какъ съ кѣмъ нужно говорить и т. п. Очень тоскливо было на душѣ у молодого мечтателя, въ первый разъ покинувшаго родной городокъ. Проходя мимо образа Остробрамской Б. Матери, онъ, какъ ему велѣла мать, сталъ на колѣни и принялся молиться, и при этомъ „воспоминанія о матери и впечатлѣнія чужого города такъ потрясли его, что онъ расплакался горькими слезами“. И тогда уже, что очень характерно для врожденнаго Мицкевичу тяготѣнія къ мистикѣ, онъ
