ной пилой, конечно, китайскаго изобрѣтенія и издѣлія; распяливъ, передаетъ другому; тотъ, съ помощью какого-нибудь тоже весьма чудовищнаго на видъ инструмента, нарѣзаетъ пазы и передаетъ третьему, который сколачиваетъ доски въ ящикъ, скрѣпляя ихъ желѣзными склепками тоже китайской выдумки; четвертый оклеиваетъ ящикъ бумагой; пятый посредствомъ трафарета, кисти и алой краски выдѣлываетъ на всѣхъ лицевыхъ сторонахъ ящика какую-нибудь небывалую розу; шестой такимъ же способомъ прибавляетъ къ розѣ зелень и парящую надъ ней фантастическую бабочку и передаетъ ящикъ въ послѣднія руки — седьмыя по счету; эти седьмыя руки самыя грязныя, онѣ держатъ кисть, безпрестанно окунаемую въ какой-то мутный, но очень быстро высыхающій лакъ, а потому руки, соприкасаясь съ ящиками, сильно пачкаются о линяющія его стѣнки, и мнѣ кажется, большого труда стоитъ отмыть все это съ кожи. Ящикъ, попавшій въ седьмыя руки, покрывается сплошь съ его розами и бабочками этимъ лакомъ, послѣ чего онъ готовъ вполнѣ, остается только вставить въ него особо приготовленную коробку изъ плотнаго листового свинка и отправить на фабрику.
Готовые ящики связываютъ вмѣстѣ по нѣскольку, прикрѣпляютъ къ двумъ концамъ бамбуковаго коромысла и взваливаютъ на мозолистыя плечи общипанныхъ кули, которые съ крикомъ во все горло „э-хо! аа-хо!“ тащатъ свою ношу до мѣста назначенія, по узкимъ городскимъ улицамъ.
По полученіи ящиковъ на фабрикѣ начинается укупорка. Эта работа настолько спѣшна, что ею занимаются и день и ночь; ночью она особенно эффектна. На сей разъ знакомый намъ сарай освѣщенъ нѣсколькими плошками, въ которыхъ, шипя и треща, горитъ чайное масло; какой-то красноватый свѣтъ разливается всюду. Ненужныя теперь корзины и рѣшета, сваленныя какъ попало, громоздятся безобразной грудой, достигая до потолка. Отработавшая неуклюжая вѣялка стоитъ тоже гдѣ-нибудь въ сторонѣ и причудливая тѣнь ея, прыгая отъ мерцающаго пламени свѣтильниковъ, отражается на стѣнѣ чѣмъ-то совсѣмъ пепонятнымъ. Большіе бумажные фонари, какъ свѣтлые пузыри, привѣшанные тамъ и сямъ къ потолку, покачиваются отъ легкаго сквозного вѣтра и дѣлаютъ общій внутренній видъ сарайчика еще уродливѣе, а освѣщеніе еще фантастичнѣе. Возлѣ двери поставлена жаровня, а насыпанные въ нее горячіе уголья распространяютъ отъ себя еще новый оригинальный свѣтъ въ этой части сарая. И безъ того господствующая тѣснота увеличивается еще болѣе разставленными всюду рядами пустыхъ ящиковъ, предназначенныхъ для насыпки въ нихъ готоваго чая. Чумазые китайцы-рабочіе съ криками, бранью и неумолкаемымъ говоромъ, суетясь въ этой тѣснотѣ и далеко не граціозно шагая
