Восточный вѣтеръ взмахнулъ своими большими крылами, блеснувшими какъ зарница во тьмѣ осенней ночи или сѣверное сіяніе во мракѣ полярной зимы.
— Прощай! Прощай!—запѣли всѣ цвѣты и растенія. Стаи аистовъ и пеликановъ полетѣли, точно развѣвающіяся ленты, проводить Восточнаго вѣтра до границъ сада.
— Теперь начнутся танцы!—сказала фея.—Но на закатѣ солнца, танцуя съ тобой, я начну манить тебя рукой и звать: ко мнѣ! ко мнѣ! Не слушай же меня! Впродолженіи ста лѣтъ, каждый вечеръ будетъ повторяться то же самое, но ты съ каждымъ днемъ будешь становиться все сильнѣе и сильнѣе, и подъ конецъ перестанешь даже обращать на мой зовъ вниманіе. Сегодня вечеромъ тебѣ предстоитъ выдержать первое испытаніе! Теперь ты предупрежденъ!
И фея повела его въ обширный покой изъ бѣлыхъ прозрачныхъ лилій съ маленькими, игравшими сами собою, золотыми арфами вмѣсто тычинокъ. Прелестныя стройныя дѣвушки понеслись въ воздушной пляскѣ и запѣли о радостяхъ и блаженствѣ безсмертной жизни въ вѣчно-цвѣтущемъ Райскомъ саду.
Но вотъ, солнце сѣло, небо засіяло, какъ расплавленное золото, и лиліи окрасились въ цвѣтъ чудеснѣйшихъ розъ. Принцъ выпилъ пѣнистаго вина, поднесеннаго ему дѣвушками, и почувствовалъ приливъ несказаннаго блаженства. Вдругъ задняя стѣна покоя раскрылась, и принцъ увидѣлъ дерево познанія добра и зла, окруженное ослѣпительнымъ сіяніемъ; изъ-за дерева неслась тихая, ласкающая слухъ пѣсня; ему почудился въ ней голосъ его матери, пѣвшей: „Дитя мое! Мое милое, дорогое дитя!“
И фея стала манить его рукой и звать нѣжнымъ голосомъ: ко мнѣ, ко мнѣ! Онъ двинулся за нею, забывъ свое обѣщаніе въ первый же вечеръ! А она все манила его и улыбалась… Прянный ароматъ, разлитый въ воздухѣ, становился все сильнѣе; арфы звучали все слаще; казалось, что это пѣли хоромъ сами блаженные духи: „Все нужно знать! Все надо извѣдать! Человѣкъ—царь природы!“ Съ дерева уже не капала больше кровь, а сыпались красныя блестящія звѣздочки. „Ко мнѣ! Ко мнѣ!“—звучала воздушная мелодія, и съ каждымъ шагомъ щеки принца разгорались, а кровь волновалась все сильнѣе и сильнѣе.
— Я долженъ идти!—говорилъ онъ.—Въ этомъ, вѣдь, нѣтъ
И Восточный ветер взмахнул своими большими крылами, блеснувшими как зарница во тьме осенней ночи или северное сияние во мраке полярной зимы.
— Прощай! Прощай! — запели все цветы и растения. Стаи аистов и пеликанов полетели, точно развевающиеся ленты, проводить Восточного ветра до границ сада.
— Теперь начнутся танцы! — сказала фея. — Но на закате солнца, танцуя с тобой, я начну манить тебя рукой и звать: ко мне! ко мне! Не слушай же меня! В продолжение ста лет, каждый вечер будет повторяться то же самое, но ты с каждым днём будешь становиться всё сильнее и сильнее, и под конец перестанешь даже обращать на мой зов внимание. Сегодня вечером тебе предстоит выдержать первое испытание! Теперь ты предупреждён!
И фея повела его в обширный покой из белых прозрачных лилий с маленькими, игравшими сами собою, золотыми арфами вместо тычинок. Прелестные стройные девушки понеслись в воздушной пляске и запели о радостях и блаженстве бессмертной жизни в вечно-цветущем Райском саду.
Но вот, солнце село, небо засияло, как расплавленное золото, и лилии окрасились в цвет чудеснейших роз. Принц выпил пенистого вина, поднесённого ему девушками, и почувствовал прилив несказанного блаженства. Вдруг задняя стена покоя раскрылась, и принц увидел дерево познания добра и зла, окружённое ослепительным сиянием; из-за дерева неслась тихая, ласкающая слух песня; ему почудился в ней голос его матери, певшей: «Дитя моё! Моё милое, дорогое дитя!»
И фея стала манить его рукой и звать нежным голосом: ко мне, ко мне! Он двинулся за нею, забыв своё обещание в первый же вечер! А она всё манила его и улыбалась… Пряный аромат, разлитый в воздухе, становился всё сильнее; арфы звучали всё слаще; казалось, что это пели хором сами блаженные ду́хи: «Всё нужно знать! Всё надо изведать! Человек — царь природы!» С дерева уже не капала больше кровь, а сыпались красные блестящие звёздочки. «Ко мне! Ко мне!» — звучала воздушная мелодия, и с каждым шагом щёки принца разгорались, а кровь волновалась всё сильнее и сильнее.
— Я должен идти! — говорил он. — В этом, ведь, нет
