— Развѣ ты не узнаешь меня?—спрашивала она его.
А онъ, даже когда они остались вдвоемъ, сказалъ только:
— Право, ты словно важная дама, Христина, а я такой растрепа! А какъ часто я вспоминалъ тебя… и доброе старое время!
И они пошли рука объ руку на кряжъ, любовались оттуда рѣкою и степью, поросшею верескомъ, но Ибъ все не говорилъ ни слова и только, когда пришло время разставаться, ему стало ясно, что Христина должна стать его женой; ихъ, вѣдь, еще въ дѣтствѣ звали женихомъ и невѣстою, и ему даже показалось, что они уже обручены, хотя ни одинъ изъ нихъ никогда и не обмолвился ни о чемъ такомъ ни словомъ.
Всего нѣсколько часовъ еще оставалось имъ провести вмѣстѣ: Христинѣ надо было торопиться въ Тэмъ, откуда она на слѣдующее утро должна была выѣхать обратно домой. Отецъ съ Ибомъ проводили ее до Тэма; ночь была такая свѣтлая, лунная. Когда они дошли до мѣста, Ибъ сталъ прощаться съ Христиною, и долго-долго не могъ выпустить ея руки. Глаза его такъ и блестѣли, и онъ, наконецъ, заговорилъ. Немного онъ сказалъ, но каждое слово шло прямо отъ сердца:
— Если ты еще не очень привыкла къ богатой жизни, если думаешь, что могла бы поселиться у насъ съ матерью и выйти за меня замужъ, то… мы могли бы когда-нибудь пожениться!.. Но, конечно, надо обождать немного!
— Конечно, конечно!—сказала Христина и крѣпко пожала ему руку, а онъ поцѣловалъ ее въ губы.—Я вѣрю тебѣ, Ибъ!—продолжала она.—И думаю, что люблю тебя сама, но все же надо подумать!
Съ тѣмъ они и разстались. Ибъ сказалъ ея отцу, что они съ Христиною почти сговорились, а тотъ отвѣтилъ, что давно ожидалъ этого. Они вернулись вмѣстѣ къ Ибу, и барочникъ переночевалъ у него, но о помолвкѣ больше не было сказано ни слова.
Прошелъ годъ. Ибъ и Христина обмѣнялись двумя письмами. „Вѣрный—вѣрная—до гроба“, подписывались они оба. Но разъ къ Ибу зашелъ барочникъ передать ему отъ Христины поклонъ и… да, тутъ слова какъ будто застряли у него въ горлѣ… Въ концѣ-концовъ дѣло, однако, выяснилось. Христинѣ жилось очень хорошо, она была такою красавицей, всѣ ее любили и уважали, а старшій сынъ хозяевъ, пріѣзжавшій навѣстить родителей,—онъ занималъ въ Копенгагенѣ большое мѣсто въ какой-
— Разве ты не узнаёшь меня? — спрашивала она его.
А он, даже когда они остались вдвоём, сказал только:
— Право, ты словно важная дама, Христина, а я такой растрёпа! А как часто я вспоминал тебя… и доброе старое время!
И они пошли рука об руку на кряж, любовались оттуда рекою и степью, поросшею вереском, но Иб всё не говорил ни слова и только, когда пришло время расставаться, ему стало ясно, что Христина должна стать его женой; их, ведь, ещё в детстве звали женихом и невестою, и ему даже показалось, что они уже обручены, хотя ни один из них никогда и не обмолвился ни о чём таком ни словом.
Всего несколько часов ещё оставалось им провести вместе: Христине надо было торопиться в Тэм, откуда она на следующее утро должна была выехать обратно домой. Отец с Ибом проводили её до Тэма; ночь была такая светлая, лунная. Когда они дошли до места, Иб стал прощаться с Христиною, и долго-долго не мог выпустить её руки. Глаза его так и блестели, и он, наконец, заговорил. Немного он сказал, но каждое слово шло прямо от сердца:
— Если ты ещё не очень привыкла к богатой жизни, если думаешь, что могла бы поселиться у нас с матерью и выйти за меня замуж, то… мы могли бы когда-нибудь пожениться!.. Но, конечно, надо обождать немного!
— Конечно, конечно! — сказала Христина и крепко пожала ему руку, а он поцеловал её в губы. — Я верю тебе, Иб! — продолжала она. — И думаю, что люблю тебя сама, но всё же надо подумать!
С тем они и расстались. Иб сказал её отцу, что они с Христиною почти сговорились, а тот ответил, что давно ожидал этого. Они вернулись вместе к Ибу, и барочник переночевал у него, но о помолвке больше не было сказано ни слова.
Прошёл год. Иб и Христина обменялись двумя письмами. «Верный — верная — до гроба», подписывались они оба. Но раз к Ибу зашёл барочник передать ему от Христины поклон и… да, тут слова как будто застряли у него в горле… В конце концов дело, однако, выяснилось. Христине жилось очень хорошо, она была такою красавицей, все её любили и уважали, а старший сын хозяев, приезжавший навестить родителей, — он занимал в Копенгагене большое место в какой-
