Гербъ же генерала былъ древній и крупный. И одинъ-то гербъ довольно тяжело носить на себѣ, а тутъ ихъ было цѣлыхъ два,—поневолѣ затрещишь по всѣмъ швамъ! И немудрено, что разряженная, гордая генеральша выѣзжала на придворные балы съ такимъ шумомъ и трескомъ.
Генералъ былъ старъ и сѣдъ, но хорошо держался на сѣдлѣ. Онъ это зналъ и ежедневно выѣзжалъ верхомъ въ сопровожденіи слуги—на почтительномъ разстояніи. Являясь въ общество, онъ тоже держалъ себя такъ, какъ будто смотрѣлъ на всѣхъ съ высоты сѣдла. Орденовъ у него было столько, что просто уму непостижимо; самъ онъ, впрочемъ, былъ тутъ ни при чемъ. Онъ вступилъ на военное поприще еще очень молодымъ человѣкомъ и участвовалъ во всѣхъ большихъ осеннихъ маневрахъ за мирное время. Отъ этой эпохи у него сохранялось еще воспоминаніе, анекдотъ, единственный, который онъ зналъ и разсказывалъ. Его унтеръ-офицеръ отрѣзалъ и взялъ въ плѣнъ одного изъ принцевъ, и этому пришлось со своимъ маленькимъ отрядомъ въѣхать въ городъ позади генерала въ качествѣ его военноплѣннаго. Объ этомъ-то незабвенномъ происшествіи генералъ и разсказывалъ вотъ уже многіе годы, никогда не забывая привести памятныя слова, которыя были при этомъ сказаны. Генералъ, возвращая принцу шпагу, сказалъ: „Только мой унтеръ-офицеръ могъ взять въ плѣнъ Ваше Высочество; я—никогда!“ А принцъ отвѣтилъ: „Вы несравненны!“ На настоящей же войнѣ генералъ никогда не бывалъ; когда шла война, онъ шелъ дипломатическою дорогой и прошелъ три иностранныхъ двора. По-французски онъ говорилъ такъ хорошо, что почти забылъ свой родной языкъ, отлично танцовалъ, ѣздилъ верхомъ, и ордена выростали у него на груди, точно грибы. Солдаты отдавали ему честь, и одна изъ первыхъ красавицъ отдала ему честь—сдѣлалась генеральшею. Скоро у нихъ появилась прелестная дочка, словно упавшая съ неба—такъ она была прелестна! Едва она начала понимать, сынишка привратника сталъ выплясывать передъ нею во дворѣ, а потомъ, когда она подросла, дарить ей всѣ свои раскрашенныя картинки. Она принимала ихъ, играла ими и рвала въ клочки. Она была такая миленькая, нѣжненькая!
— Мой розовый лепестокъ!—говорила генеральша.—Ты рождена для принца!
А принцъ-то ужъ стоялъ за дверями, только никто не зналъ этого. Люди не видятъ дальше порога.
Герб же генерала был древний и крупный. И один-то герб довольно тяжело носить на себе, а тут их было целых два, — поневоле затрещишь по всем швам! И немудрено, что разряженная, гордая генеральша выезжала на придворные балы с таким шумом и треском.
Генерал был стар и сед, но хорошо держался на седле. Он это знал и ежедневно выезжал верхом в сопровождении слуги — на почтительном расстоянии. Являясь в общество, он тоже держал себя так, как будто смотрел на всех с высоты седла. Орденов у него было столько, что просто уму непостижимо; сам он, впрочем, был тут ни при чём. Он вступил на военное поприще ещё очень молодым человеком и участвовал во всех больших осенних маневрах за мирное время. От этой эпохи у него сохранялось ещё воспоминание, анекдот, единственный, который он знал и рассказывал. Его унтер-офицер отрезал и взял в плен одного из принцев, и этому пришлось со своим маленьким отрядом въехать в город позади генерала в качестве его военнопленного. Об этом-то незабвенном происшествии генерал и рассказывал вот уже многие годы, никогда не забывая привести памятные слова, которые были при этом сказаны. Генерал, возвращая принцу шпагу, сказал: «Только мой унтер-офицер мог взять в плен Ваше Высочество; я — никогда!» А принц ответил: «Вы несравненны!» На настоящей же войне генерал никогда не бывал; когда шла война, он шёл дипломатическою дорогой и прошёл три иностранных двора. По-французски он говорил так хорошо, что почти забыл свой родной язык, отлично танцевал, ездил верхом, и ордена вырастали у него на груди, точно грибы. Солдаты отдавали ему честь, и одна из первых красавиц отдала ему честь — сделалась генеральшею. Скоро у них появилась прелестная дочка, словно упавшая с неба — так она была прелестна! Едва она начала понимать, сынишка привратника стал выплясывать перед нею во дворе, а потом, когда она подросла, дарить ей все свои раскрашенные картинки. Она принимала их, играла ими и рвала в клочки. Она была такая миленькая, нежненькая!
— Мой розовый лепесток! — говорила генеральша. — Ты рождена для принца!
А принц-то уж стоял за дверями, только никто не знал этого. Люди не видят дальше порога.
