щаясь къ Фредерику.—И я понимаю, зачѣмъ ты это разсказалъ мнѣ. Твои часы очень поучительны. Они приводятъ мнѣ на память другіе часы, старые, простые борнгольмскіе часы съ тяжелыми свинцовыми гирями, принадлежавшіе моимъ родителямъ. По этимъ часамъ жили мои родители, жилъ и я, когда былъ ребенкомъ. Можетъ быть, они шли и не совсѣмъ вѣрно, но все-таки шли, а мы смотрѣли на стрѣлку и вѣрили ей, не заботясь о колесахъ внутри. Такъ-то вотъ обстояло тогда дѣло и съ государственнымъ механизмомъ: люди спокойно вѣрили тому, что показывали стрѣлки. Теперь же государственный механизмъ сталъ часами изъ стекла; все устройство ихъ на виду; видишь, какъ вертятся и жужжатъ колеса, боишься за каждый зубчикъ, за каждое колесико, сомнѣваешься, вѣрно-ли бьютъ часы, ну, и прежняго дѣтскаго довѣрія уже нѣтъ! Вотъ слабость нашего времени!
И прадѣдушка кончалъ тѣмъ, что начиналъ горячиться. Они съ Фредерикомъ никакъ не могли столковаться, но и разлучить ихъ было трудно, „какъ прошлое съ настоящимъ“. Это поняли они оба и вся семья, когда Фредерику пришлось отправиться по дѣламъ фирмы въ далекій путь, въ Америку. Тяжело было прадѣдушкѣ перенести такую разлуку,—далеко, вѣдь, отправлялся Фредерикъ, за море, въ другую часть свѣта!
— Каждыя двѣ недѣли ты будешь получать отъ меня по письму!—сказалъ Фредерикъ.—А еще быстрѣе всякаго письма прилетитъ къ вамъ отъ меня вѣсточка по телеграфной проволокѣ. Вмѣсто дней понадобятся часы, вмѣсто часовъ—минуты!
Первый привѣтъ пришелъ отъ Фредерика изъ Англіи; онъ послалъ его, садясь на корабль, отплывавшій въ Америку. А затѣмъ быстрѣе всякаго письма—хоть бы его взялись доставить сами несущіяся облака—пришелъ привѣтъ изъ Америки, гдѣ Фредерикъ высадился всего нѣсколько часовъ тому назадъ!
— Наше время озарила поистинѣ божественная мысль!—сказалъ тогда прадѣдушка.—Телеграфъ—благодѣяніе для человѣчества!
— И Фредерикъ говорилъ мнѣ, что первое открытіе этихъ силъ сдѣлано у насъ на родинѣ!—сказалъ я.
— Да!—отвѣтилъ прадѣдушка и поцѣловалъ меня.—Да, и я самъ глядѣлъ въ тѣ ласковыя очи, которыя первыя проникли въ тайны этой новой силы природы! Въ нихъ свѣтилась такая же дѣтская душа, какъ въ твоихъ! Довелось мнѣ и пожать ему руку!
щаясь к Фредерику. — И я понимаю, зачем ты это рассказал мне. Твои часы очень поучительны. Они приводят мне на память другие часы, старые, простые борнгольмские часы с тяжёлыми свинцовыми гирями, принадлежавшие моим родителям. По этим часам жили мои родители, жил и я, когда был ребёнком. Может быть, они шли и не совсем верно, но всё-таки шли, а мы смотрели на стрелку и верили ей, не заботясь о колёсах внутри. Так-то вот обстояло тогда дело и с государственным механизмом: люди спокойно верили тому, что показывали стрелки. Теперь же государственный механизм стал часами из стекла; всё устройство их на виду; видишь, как вертятся и жужжат колёса, боишься за каждый зубчик, за каждое колёсико, сомневаешься, верно ли бьют часы, ну, и прежнего детского доверия уже нет! Вот слабость нашего времени!
И прадедушка кончал тем, что начинал горячиться. Они с Фредериком никак не могли столковаться, но и разлучить их было трудно, «как прошлое с настоящим». Это поняли они оба и вся семья, когда Фредерику пришлось отправиться по делам фирмы в далёкий путь, в Америку. Тяжело было прадедушке перенести такую разлуку, — далеко, ведь, отправлялся Фредерик, за море, в другую часть света!
— Каждые две недели ты будешь получать от меня по письму! — сказал Фредерик. — А ещё быстрее всякого письма прилетит к вам от меня весточка по телеграфной проволоке. Вместо дней понадобятся часы, вместо часов — минуты!
Первый привет пришёл от Фредерика из Англии; он послал его, садясь на корабль, отплывавший в Америку. А затем быстрее всякого письма — хоть бы его взялись доставить сами несущиеся облака — пришёл привет из Америки, где Фредерик высадился всего несколько часов тому назад!
— Наше время озарила поистине божественная мысль! — сказал тогда прадедушка. — Телеграф — благодеяние для человечества!
— И Фредерик говорил мне, что первое открытие этих сил сделано у нас на родине! — сказал я.
— Да! — ответил прадедушка и поцеловал меня. — Да, и я сам глядел в те ласковые очи, которые первые проникли в тайны этой новой силы природы! В них светилась такая же детская душа, как в твоих! Довелось мне и пожать ему руку!
