же должны попробовать нашего превосходнаго фалернскаго, а потомъ можно выпить опять и съ ними.
Я отказался и попытался завязать обыкновенный разговоръ о мелочахъ дня, но увы! я самъ сознавалъ, что былъ ужасно разсѣянъ.—Я вамъ въ тягость!—сказалъ я, наконецъ, всталъ и взялся за шляпу.—Извините меня, синьора! Я несовсѣмъ хорошо чувствую себя и не гожусь для общества!
— Нѣтъ, не уходите отъ меня!—сказала она, опять усадила меня на стулъ и поглядѣла мнѣ въ глаза задушевнымъ, соболѣзнующимъ взглядомъ.—Что съ вами? Откройтесь мнѣ! Я такъ расположена къ вамъ! Не оскорбляйтесь моими шутками,—такая ужъ у меня натура! Скажите мнѣ, что съ вами? Не получили-ли вы писемъ? Не умеръ-ли Бернардо?
— Нѣтъ! Сохрани Богъ!—отвѣтилъ я.—Дѣло совсѣмъ не въ этомъ!—Я не хотѣлъ было говорить о письмѣ Eccellenza, но всетаки чистосердечно разсказалъ ей все. Она со слезами стала упрашивать меня не огорчаться такъ.—Теперь я брошенъ всѣми!—сказалъ я.—Никто, никто больше не любитъ меня!
— Любитъ, Антоніо!—сказала она, гладя меня по головѣ и прижимаясь къ моему лбу горячими устами.—Васъ любятъ! Вы хороши, вы добры! Я люблю васъ, люблю васъ, Антоніо!—И она страстно обняла меня; щека ея прильнула къ моей. Въ крови моей вспыхнулъ огонь, трепетъ пробѣжалъ по тѣлу, духъ захватило… Никогда еще не испытывалъ я ничего подобнаго. Вдругъ дверь заскрипѣла и отворилась. Вошли Маретти и Федериго.—У вашего друга лихорадка!—сказала Санта своимъ обычнымъ, ровнымъ тономъ.—Онъ было напугалъ меня! Я думала, что онъ упадетъ мнѣ на руки! Но теперь ему лучше. Не правда-ли, Антоніо?—И она, какъ ни въ чемъ ни бывало, принялась подшучивать надо мною. А у меня сердце такъ и колотилось въ груди; мнѣ было и стыдно, и досадно, и я отвернулся отъ этой прекрасной дщери соблазна.
— Qvæ sit hiems Veliæ, quod coelum Vala Salerni!—сказалъ Маретти.—Ну, какъ ваша голова и сердце, синьоръ? Что сдѣлалъ съ вами купидонъ, который вѣчно точитъ свои ядовитыя стрѣлы на раскаленномъ точилѣ?
Въ бокалахъ заискрилось фалернское. Санта чокнулась со мною и сказала, какъ-то странно глядя на меня:—За лучшія времена!
— За лучшія времена!—повторилъ Федериго.—И они придутъ! Никогда не надо отчаиваться!—Маретти тоже чокнулся со мною и сказалъ:—За лучшія времена!—А Санта громко засмѣялась и потрепала меня по щекѣ.
же должны попробовать нашего превосходного фалернского, а потом можно выпить опять и с ними.
Я отказался и попытался завязать обыкновенный разговор о мелочах дня, но увы! я сам сознавал, что был ужасно рассеян. — Я вам в тягость! — сказал я, наконец, встал и взялся за шляпу. — Извините меня, синьора! Я не совсем хорошо чувствую себя и не гожусь для общества!
— Нет, не уходите от меня! — сказала она, опять усадила меня на стул и поглядела мне в глаза задушевным, соболезнующим взглядом. — Что с вами? Откройтесь мне! Я так расположена к вам! Не оскорбляйтесь моими шутками, — такая уж у меня натура! Скажите мне, что с вами? Не получили ли вы писем? Не умер ли Бернардо?
— Нет! Сохрани Бог! — ответил я. — Дело совсем не в этом! — Я не хотел было говорить о письме Eccellenza, но всё-таки чистосердечно рассказал ей всё. Она со слезами стала упрашивать меня не огорчаться так. — Теперь я брошен всеми! — сказал я. — Никто, никто больше не любит меня!
— Любит, Антонио! — сказала она, гладя меня по голове и прижимаясь к моему лбу горячими устами. — Вас любят! Вы хороши, вы добры! Я люблю вас, люблю вас, Антонио! — И она страстно обняла меня; щека её прильнула к моей. В крови моей вспыхнул огонь, трепет пробежал по телу, дух захватило… Никогда ещё не испытывал я ничего подобного. Вдруг дверь заскрипела и отворилась. Вошли Маретти и Федериго. — У вашего друга лихорадка! — сказала Санта своим обычным, ровным тоном. — Он было напугал меня! Я думала, что он упадёт мне на руки! Но теперь ему лучше. Не правда ли, Антонио? — И она, как ни в чём ни бывало, принялась подшучивать надо мною. А у меня сердце так и колотилось в груди; мне было и стыдно, и досадно, и я отвернулся от этой прекрасной дщери соблазна.
— Qvæ sit hiems Veliæ, quod coelum Vala Salerni! — сказал Маретти. — Ну, как ваша голова и сердце, синьор? Что сделал с вами купидон, который вечно точит свои ядовитые стрелы на раскалённом точиле?
В бокалах заискрилось фалернское. Санта чокнулась со мною и сказала, как-то странно глядя на меня: — За лучшие времена!
— За лучшие времена! — повторил Федериго. — И они придут! Никогда не надо отчаиваться! — Маретти тоже чокнулся со мною и сказал: — За лучшие времена! — А Санта громко засмеялась и потрепала меня по щеке.
