Чѣмъ выше вздымались волны, тѣмъ громче смѣялся Поджіо, хлопалъ въ ладоши и кричалъ «браво». Примѣръ его заразилъ и меня; мое больное сердце какъ-то ожило среди этой смятенной природы. Свечерѣло. Мы вернулись домой. Я велѣлъ хозяйкѣ подать намъ лучшаго вина, и мы стали провозглашать тосты въ честь моря и бури. Поджіо запѣлъ пѣсню о любви, ту самую, которую я слышалъ на кораблѣ.—За здоровье венеціанскихъ красавицъ!—сказалъ я, а Поджіо отвѣтилъ мнѣ тостомъ въ честь римлянокъ. Посторонній принялъ бы насъ въ эту минуту за двухъ беззаботныхъ юношей.
— Римлянки слывутъ первыми красавицами!—сказалъ Поджіо.—А вы что скажете о нихъ? Только будьте искренни!
— Я того же мнѣнія!—отвѣтилъ я.
— Пусть такъ! А все же царица красоты живетъ въ Венеціи!—продолжалъ онъ. Вы еще не видали племянницы Подесты! Болѣе совершенной красавицы нѣтъ на свѣтѣ! Знай Марію Канова, онъ взялъ бы ее моделью для младшей изъ трехъ Грацій. Я видѣлъ ее всего два раза: разъ въ церкви, да разъ въ театрѣ. Всѣ молодыя венеціанцы въ такомъ же восторгѣ отъ нея, какъ и я; разница лишь въ томъ, что они смертельно влюблены въ нее, а я только поклоняюсь ея красотѣ. Она слишкомъ идеальна, небесна для моей чувственной, земной натуры. Но поклоняться-то небесному, вѣдь, можно; не правда-ли, господинъ аббатъ?—Я вспомнилъ о Фламиніи, и моя веселость мгновенно испарилась.—А, вы задумались!—продолжалъ онъ.—Почему? Вино превосходно, а волны и поютъ, и пляшутъ, вторя нашему веселью!
— Развѣ у Подесты не бываетъ пріемныхъ вечеровъ?—спросилъ я, чтобы сказать что-нибудь.
— Очень рѣдко!—отвѣтилъ Поджіо—Онъ принимаетъ у себя только избранныхъ. Красавица пуглива и дика, какъ газель. Такой стыдливой женщины я еще не знавалъ! Но,—продолжалъ онъ съ насмѣшливою улыбкой:—это, вѣдь, тоже способъ заинтересовать собою! Богъ знаетъ, какова она на самомъ дѣлѣ. Видите-ли, у Подесты было двѣ сестры, съ которыми онъ много лѣтъ не видался. Младшая была замужемъ въ Греціи; она-то, говорятъ, и есть мать красавицы. Другая же до сихъ поръ дѣвица, и старая дѣвица. Эта привезла сюда Марію года четыре тому назадъ.—Внезапно наступившій мракъ заставилъ его прервать рѣчь. Вслѣдъ затѣмъ надъ нами блеснула молнія и загремѣлъ громъ. Мнѣ вспомнилось изверженіе Везувія. Мы невольно склонили головы и сотворили крестное знаменіе.
— Іисусъ, Марія!—вскричала вошедшая къ намъ хозяйка.—Вотъ ужасъ-то! Шестеро изъ лучшихъ нашихъ рыбаковъ теперь въ морѣ! Защити ихъ Мадонна! У бѣдной Агнессы пятеро ребятъ! Вотъ будетъ несчастье!—
Чем выше вздымались волны, тем громче смеялся Поджио, хлопал в ладоши и кричал «браво». Пример его заразил и меня; моё больное сердце как-то ожило среди этой смятенной природы. Свечерело. Мы вернулись домой. Я велел хозяйке подать нам лучшего вина, и мы стали провозглашать тосты в честь моря и бури. Поджио запел песню о любви, ту самую, которую я слышал на корабле. — За здоровье венецианских красавиц! — сказал я, а Поджио ответил мне тостом в честь римлянок. Посторонний принял бы нас в эту минуту за двух беззаботных юношей.
— Римлянки слывут первыми красавицами! — сказал Поджио. — А вы что скажете о них? Только будьте искренни!
— Я того же мнения! — ответил я.
— Пусть так! А всё же царица красоты живёт в Венеции! — продолжал он. Вы ещё не видали племянницы Подесты! Более совершенной красавицы нет на свете! Знай Марию Канова, он взял бы её моделью для младшей из трёх Граций. Я видел её всего два раза: раз в церкви, да раз в театре. Все молодые венецианцы в таком же восторге от неё, как и я; разница лишь в том, что они смертельно влюблены в неё, а я только поклоняюсь её красоте. Она слишком идеальна, небесна для моей чувственной, земной натуры. Но поклоняться-то небесному, ведь, можно; не правда ли, господин аббат? — Я вспомнил о Фламинии, и моя весёлость мгновенно испарилась. — А, вы задумались! — продолжал он. — Почему? Вино превосходно, а волны и поют, и пляшут, вторя нашему веселью!
— Разве у Подесты не бывает приёмных вечеров? — спросил я, чтобы сказать что-нибудь.
— Очень редко! — ответил Поджио — Он принимает у себя только избранных. Красавица пуглива и дика, как газель. Такой стыдливой женщины я ещё не знавал! Но, — продолжал он с насмешливою улыбкой: — это, ведь, тоже способ заинтересовать собою! Бог знает, какова она на самом деле. Видите ли, у Подесты было две сестры, с которыми он много лет не видался. Младшая была замужем в Греции; она-то, говорят, и есть мать красавицы. Другая же до сих пор девица, и старая девица. Эта привезла сюда Марию года четыре тому назад. — Внезапно наступивший мрак заставил его прервать речь. Вслед затем над нами блеснула молния и загремел гром. Мне вспомнилось извержение Везувия. Мы невольно склонили головы и сотворили крестное знамение.
— Иисус, Мария! — вскричала вошедшая к нам хозяйка. — Вот ужас-то! Шестеро из лучших наших рыбаков теперь в море! Защити их Мадонна! У бедной Агнессы пятеро ребят! Вот будет несчастье! —
