А ты исчезъ, и я больше не видала тебя! Бернардо былъ раненъ не смертельно; я не отходила отъ него, пока не убѣдилась въ этомъ. Неужели это заставило тебя сомнѣваться въ моей любви къ тебѣ? Я не знала, гдѣ ты, и не могла узнать. Черезъ нѣсколько дней ко мнѣ явилась какая-то странная старуха и подала мнѣ записку отъ тебя. Ты писалъ: «Иду въ Неаполь». Старуха сказала, что тебѣ нужны паспортъ и деньги. Я заставила Бернардо выпросить паспортъ у его дяди, сенатора. Въ то время мое желаніе было еще закономъ, слово мое имѣло силу, и я добилась, чего хотѣла. Бернардо тоже былъ огорченъ за тебя. Онъ оправился и любилъ меня попрежнему, любилъ, я думаю, искренно, но я любила одного тебя! Бернардо оставилъ Римъ. Я хотѣла немедленно отправиться въ Неаполь, но болѣзнь моей старой воспитательницы задержала меня цѣлый мѣсяцъ въ Мола ди Гаэта. Когда мы затѣмъ пріѣхали въ Неаполь, я услышала о молодомъ импровизаторѣ Ченчи, выступившемъ впервые въ самый вечеръ моего пріѣзда. Я догадалась, что это былъ ты. Сейчасъ же моя воспитательница написала тебѣ. Она не подписалась, но назвала тебѣ улицу и домъ, гдѣ мы жили. Ты не пришелъ. Она написала еще разъ, правда, опять не подписалась, но ты долженъ былъ знать, отъ кого этотъ призывъ: «Приходите, Антоніо! Потрясеніе, вызванное нашею послѣднею несчастною встрѣчей, теперь прошло. Приходите скорѣе! Смотрите на все, какъ на недоразумѣніе. Все еще можетъ устроиться прекрасно, только не медлите, приходите!» Но ты не пришелъ! Между тѣмъ, я узнала, что ты прочелъ письма. Ты сейчасъ же уѣхалъ въ Римъ. Что должна была я подумать? Что ты разлюбилъ меня? Я тоже была горда, Антоніо! Свѣтъ сдѣлалъ меня тщеславною! Я не забыла тебя, я только отказалась отъ тебя и страдала отъ этого. Моя старая воспитательница умерла, братъ ея тоже. Они замѣняли мнѣ родителей; послѣ ихъ смерти я осталась одна, одна въ цѣломъ свѣтѣ! Но я была его любимицей, была молода, красива, восхищала всѣхъ своимъ пѣніемъ. Это былъ послѣдній счастливый годъ моей жизни! Я заболѣла на пути въ Болонью и слегла; сердце мое страдало все такъ же. Я, вѣдь, не знала, Антоніо, что ты еще любишь меня, что ты даже, когда счастье отвернется отъ меня, захочешь поцѣловать мою руку! Цѣлый годъ пролежала я больная и прожила за это время все свое состояніе. И я обѣднѣла вдвойнѣ: кромѣ средствъ, я потеряла еще и голосъ; болѣзнь отняла у меня послѣднія силы. Прошелъ годъ, прошли семь долгихъ тяжелыхъ лѣтъ, и—мы встрѣтились! Ты видѣлъ мою нищету! Ты слышалъ, какъ шикали той Аннунціатѣ, которую когда-то съ такимъ ликованіемъ везла въ каретѣ римская молодежь! Мысли мои становятся горьки, какъ и самая судьба моя! Ты пришелъ ко мнѣ! Съ моихъ глазъ какъ будто спала пелена, я почувствовала, что ты всегда любилъ меня. Ты сказалъ мнѣ, что я оттол-
А ты исчез, и я больше не видала тебя! Бернардо был ранен не смертельно; я не отходила от него, пока не убедилась в этом. Неужели это заставило тебя сомневаться в моей любви к тебе? Я не знала, где ты, и не могла узнать. Через несколько дней ко мне явилась какая-то странная старуха и подала мне записку от тебя. Ты писал: «Иду в Неаполь». Старуха сказала, что тебе нужны паспорт и деньги. Я заставила Бернардо выпросить паспорт у его дяди, сенатора. В то время моё желание было ещё законом, слово моё имело силу, и я добилась, чего хотела. Бернардо тоже был огорчён за тебя. Он оправился и любил меня по-прежнему, любил, я думаю, искренно, но я любила одного тебя! Бернардо оставил Рим. Я хотела немедленно отправиться в Неаполь, но болезнь моей старой воспитательницы задержала меня целый месяц в Мола ди Гаэта. Когда мы затем приехали в Неаполь, я услышала о молодом импровизаторе Ченчи, выступившем впервые в самый вечер моего приезда. Я догадалась, что это был ты. Сейчас же моя воспитательница написала тебе. Она не подписалась, но назвала тебе улицу и дом, где мы жили. Ты не пришёл. Она написала ещё раз, правда, опять не подписалась, но ты должен был знать, от кого этот призыв: «Приходите, Антонио! Потрясение, вызванное нашею последнею несчастною встречей, теперь прошло. Приходите скорее! Смотрите на всё, как на недоразумение. Всё ещё может устроиться прекрасно, только не медлите, приходите!» Но ты не пришёл! Между тем, я узнала, что ты прочёл письма. Ты сейчас же уехал в Рим. Что должна была я подумать? Что ты разлюбил меня? Я тоже была горда, Антонио! Свет сделал меня тщеславною! Я не забыла тебя, я только отказалась от тебя и страдала от этого. Моя старая воспитательница умерла, брат её тоже. Они заменяли мне родителей; после их смерти я осталась одна, одна в целом свете! Но я была его любимицей, была молода, красива, восхищала всех своим пением. Это был последний счастливый год моей жизни! Я заболела на пути в Болонью и слегла; сердце моё страдало всё так же. Я, ведь, не знала, Антонио, что ты ещё любишь меня, что ты даже, когда счастье отвернётся от меня, захочешь поцеловать мою руку! Целый год пролежала я больная и прожила за это время всё своё состояние. И я обеднела вдвойне: кроме средств, я потеряла ещё и голос; болезнь отняла у меня последние силы. Прошёл год, прошли семь долгих тяжёлых лет, и — мы встретились! Ты видел мою нищету! Ты слышал, как шикали той Аннунциате, которую когда-то с таким ликованием везла в карете римская молодёжь! Мысли мои становятся горьки, как и самая судьба моя! Ты пришёл ко мне! С моих глаз как будто спала пелена, я почувствовала, что ты всегда любил меня. Ты сказал мне, что я оттол-
