Надо биться, чтобы лучше, гораздо лучше жить…“ Онъ приподнялъ голову и задумался. Старая Ласка, еще не совсѣмъ переварившая радость его пріѣзда и бѣгавшая, чтобы полаять на дворѣ, вернулась, махая хвостомъ и внося съ собой запахъ воздуха, подошла къ нему, подсунула голову подъ его руку, жалобно подвизгивая и требуя, чтобы онъ поласкалъ ее.
— Только не говоритъ, — сказала Агаѳья Михайловна. — А песъ… Вѣдь понимаетъ же, что хозяинъ пріѣхалъ и ему скучно.
— Отчего же скучно?
— Да развѣ я не вижу, батюшка? Пора мнѣ господъ знать. Сызмальства въ господахъ выросла. Ничего, батюшка. Было бы здоровье, да совѣсть чиста.
Левинъ пристально смотрѣлъ на нее, удивляясь тому, какъ она поняла его мысли.
— Что жъ, принесть еще чайку? — сказала она и, взявъ чашку, вышла.
Ласка все подсовывала голову подъ его руку. Онъ погладилъ ее, и она тутъ же у ногъ его свернулась кольцомъ, положивъ голову на высунувшуюся заднюю лапу. И въ знакъ того, что теперь все хорошо и благополучно, она слегка раскрыла ротъ, почмокала губами и, лучше уложивъ около старыхъ зубовъ липкія губы, затихла въ блаженномъ спокойствіи. Левинъ внимательно слѣдилъ за этимъ послѣднимъ ея движеніемъ.
— Такъ-то и я! — сказалъ онъ себѣ, — такъ-то и я! Ничего… Все хорошо.
Послѣ бала, рано утромъ, Анна Аркадьевна послала мужу телеграмму о своемъ выѣздѣ изъ Москвы въ тотъ же день.
— Нѣтъ, мнѣ надо, надо ѣхать, — объясняла она невѣсткѣ перемѣну своего намѣренія такимъ тономъ, какъ будто она вспомнила столько дѣлъ, что не перечтешь; — нѣтъ, ужъ лучше нынче!
