— Не понимаю, не понимаю, — сказалъ онъ.
— Чего ты не понимаешь? — такъ же весело улыбаясь и доставая папироску, сказалъ Облонскій. Онъ ждалъ отъ Левина какой-нибудь странной выходки.
— Не понимаю, что вы дѣлаете, — сказалъ Левинъ, пожимая плечами. — Какъ ты можешь это серьезно дѣлать?
— Отчего?
— Да оттого, что… нечего дѣлать.
— Ты такъ думаешь, но мы завалены дѣломъ.
— Бумажнымъ. Ну да, у тебя даръ къ этому, — прибавилъ Левинъ.
— То-есть ты думаешь, что у меня есть недостатокъ чего-то?
— Можетъ быть и да, — сказалъ Левинъ. — Но все-таки я любуюсь на твое величіе и горжусь, что у меня другъ такой великій человѣкъ. Однако ты мнѣ не отвѣтилъ на мой вопросъ, — прибавилъ онъ, съ отчаяннымъ усиліемъ прямо глядя въ глаза Облонскому.
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и ты придешь къ этому. Хорошо, какъ у тебя три тысячи десятинъ въ Каразинскомъ уѣздѣ, да такіе мускулы, да свѣжесть, какъ у двѣнадцатилѣтней дѣвочки, — а придешь и ты къ намъ. Да, такъ о томъ, что ты спрашивалъ: перемѣны нѣтъ, но жаль, что ты такъ давно не былъ.
— А что? — испуганно спросилъ Левинъ.
— Да ничего, — отвѣчалъ Облонскій. — Мы поговоримъ. Да ты зачѣмъ собственно пріѣхалъ?
— Ахъ, объ этомъ тоже поговоримъ послѣ, — опять до ушей покраснѣвъ, сказалъ Левинъ.
— Ну, хорошо. Понято, — сказалъ Степанъ Аркадьевичъ. — Такъ видишь ли: я бы позвалъ тебя къ себѣ, но жена не совсѣмъ здорова. А вотъ что: если хочешь ихъ видѣть, онѣ навѣрное нынче въ Зоологическомъ саду отъ четырехъ до пяти. Кити на конькахъ катается. Ты поѣзжай туда, а я заѣду, и вмѣстѣ куда-нибудь обѣдать.
