конькобѣжцевъ, съ папироской во рту, въ конькахъ, вышелъ изъ кофейной и, разбѣжавшись, пустился на конькахъ внизъ по ступенямъ, громыхая и подпрыгивая. Онъ влетѣлъ внизъ и, не измѣнивъ даже свободнаго положенія рукъ, покатился по льду.
— Ахъ, это новая штука! — сказалъ Левинъ и тотчасъ же побѣжалъ наверхъ, чтобы сдѣлать эту новую штуку.
— Не убейтесь, надо привычку! — крикнулъ ему Николай Щербацкій.
Левинъ вошелъ на приступки, разбѣжался сверху сколько могъ и пустился внизъ, удерживая въ непривычномъ движеніи равновѣсіе руками. На послѣдней ступени онъ зацѣпился, но, чуть дотронувшись до льда рукой, сдѣлалъ сильное движеніе, справился и смѣясь покатился дальше.
„Славный, милый, — подумала Кити въ это время, выходя изъ домика съ m-lle Linon и глядя на него съ улыбкою тихой ласки, какъ на любимаго брата. — И неужели я виновата, неужели я сдѣлала что-нибудь дурное? Они говорятъ: кокетство. Я знаю, что я люблю не его; но мнѣ все-таки весело съ нимъ, и онъ такой славный. Только зачѣмъ онъ это сказалъ?..“ думала она.
Увидавъ уходившую Кити и мать, встрѣчавшую ее на ступенькахъ, Левинъ, раскраснѣвшійся послѣ быстраго движенія, остановился и задумался. Онъ снялъ коньки и догналъ у выхода сада мать съ дочерью.
— Очень рада васъ видѣть, — сказала княгиня. — Четверги, какъ всегда, мы принимаемъ.
— Стало быть нынче?
— Очень рады будемъ видѣть васъ, — сухо сказала княгиня.
Сухость эта огорчила Кити, и она не могла удержаться отъ желанія загладить холодность матери. Она повернула голову и съ улыбкой проговорила:
— До свиданія.
Въ это время Степанъ Аркадьевичъ, со шляпой на боку, блестя лицомъ и глазами, веселымъ побѣдителемъ входилъ въ садъ. Но, подойдя къ тещѣ, онъ съ грустнымъ, виноватымъ
