мѣсяцы, характеры, болѣзни всѣхъ дѣтей, и Долли не могла не оцѣнить этого.
— Ну, такъ пойдемъ къ нимъ, — сказала она. — Вася спитъ теперь, жалко.
Осмотрѣвъ дѣтей, онѣ сѣли, уже однѣ, въ гостиной предъ кофеемъ. Анна взялась за подносъ и потомъ отодвинула его.
— Долли, — сказала она, — онъ говорилъ мнѣ.
Долли холодно посмотрѣла на Анну. Она ждала теперь притворно сочувственныхъ фразъ; но Анна ничего такого не сказала.
— Долли, милая! — сказала она, — я не хочу ни говорить тебѣ за него, ни утѣшать; это нельзя. Но, душенька, мнѣ просто жалко, жалко тебя всею душой!
Изъ-за густыхъ рѣсницъ ея блестящихъ глазъ вдругъ показались слезы. Она пересѣла ближе къ невѣсткѣ и взяла ея руку своею энергическою маленькою рукой. Долли не отстранилась, но лицо ея не измѣняло своего сухого выраженія. Она сказала:
— Утѣшить меня нельзя. Все потеряно послѣ того, что было, все пропало!
И, какъ только она сказала это, выраженіе лица ея вдругъ смягчилось. Анна подняла сухую, худую руку Долли, поцѣловала ее и сказала:
— Но, Долли, что же дѣлать, что же дѣлать? Какъ лучше поступить въ этомъ ужасномъ положеніи? — вотъ о чемъ надо подумать.
— Все кончено, и больше ничего, — сказала Долли. — И хуже всего то, ты пойми, что я не могу его бросить: дѣти, я связана. А съ нимъ жить я не могу, мнѣ мука видѣть его.
— Долли, голубчикъ, онъ говорилъ мнѣ, но я отъ тебя хочу слышать, скажи мнѣ все.
Долли посмотрѣла на нее вопросительно.
Участіе и любовь непритворныя видны были на лицѣ Анны.
— Изволь, — вдругъ сказала она. — Но я скажу сначала. Ты
