въ этомъ было что-то касающееся до нея и такое, чего не должно было быть.
— Она очень просила меня поѣхать къ ней, — продолжала Анна, — и я рада повидать старушку и завтра поѣду къ ней. Однако, слава Богу, Стива долго остается у Долли въ кабинетѣ, — прибавила Анна, перемѣняя разговоръ и вставая, какъ показалось Кити, чѣмъ-то недовольная.
— Нѣтъ, я прежде! нѣтъ, я! — кричали дѣти, окончивъ чай и выбѣгая къ тетѣ Аннѣ.
— Всѣ вмѣстѣ! — сказала Анна и, смѣясь, побѣжала имъ навстрѣчу и обняла и повалила всю эту кучу копошащихся и визжащихъ отъ восторга дѣтей.
Къ чаю большихъ Долли вышла изъ своей комнаты. Степанъ Аркадьевичъ не выходилъ. Онъ, должно быть, вышелъ изъ комнаты жены заднимъ ходомъ.
— Я боюсь, что тебѣ будетъ холодно наверху, — замѣтила Долли, обращаясь къ Аннѣ, — мнѣ хочется перевести тебя внизъ, и мы ближе будемъ.
— Ахъ, ужъ пожалуйста обо мнѣ не заботьтесь, — отвѣчала Анна, вглядываясь въ лицо Долли и стараясь понять, было или не было примиренія.
— Тебѣ свѣтло будетъ здѣсь, — отвѣчала невѣстка.
— Я тебѣ говорю, что я сплю вездѣ и всегда какъ сурокъ.
— О чемъ это? — спросилъ Степанъ Аркадьевичъ, выходя изъ кабинета и обращаясь къ женѣ.
По тону его и Кити и Анна сейчасъ поняли, что примиреніе состоялось.
— Я Анну хочу перевести внизъ, но надо гардины перевѣсить. Никто не сумѣетъ сдѣлать, надо самой, — отвѣчала Долли, обращаясь къ нему.
„Богъ знаетъ, вполнѣ ли помирились“, подумала Анна, услышавъ ея тонъ, холодный и спокойный.
