И часто изъ устъ моихъ дѣтскихъ
20 Подавленный вздохъ вылеталъ…
Безъ сна ты сидѣла, родная…
Ты мирныхъ не вѣдала грезъ!
О, мама! какъ много страданій,
Какъ много мучительныхъ слезъ
25 Ты чуткой душой отгадала
Въ моей безотрадной судьбѣ!
И слышались грустные вздохи
Въ безмолвныя ночи тебѣ…
Иль, бурѣ унылой внимая,
30 Подъ вѣтра томительный вой,
Ты слезы свои осушала
Дрожащею, слабой рукой…
Увидѣлъ я влажныя очи…
Я тоже, родная, не спалъ,
35 И самъ свои дѣтскія слезы
Я втайнѣ давно утиралъ!
„О, мама!“ теряя терпѣнье,
Шепнулъ я,—„скажи мнѣ, открой,
Зачѣмъ есть страданья на свѣтѣ,
40 И горе… и слезы порой?..“
Вотъ встала родная, въ тревогѣ,
Къ кроваткѣ моей подошла,
И часто из уст моих детских
20 Подавленный вздох вылетал…
Без сна ты сидела, родная…
Ты мирных не ведала грёз!
О, мама! как много страданий,
Как много мучительных слёз
25 Ты чуткой душой отгадала
В моей безотрадной судьбе!
И слышались грустные вздохи
В безмолвные ночи тебе…
Иль, буре унылой внимая,
30 Под ветра томительный вой,
Ты слёзы свои осушала
Дрожащею, слабой рукой…
Увидел я влажные очи…
Я тоже, родная, не спал,
35 И сам свои детские слёзы
Я втайне давно утирал!
«О, мама!» теряя терпенье,
Шепнул я, — «скажи мне, открой,
Зачем есть страданья на свете,
40 И горе… и слёзы порой?..»
Вот встала родная, в тревоге,
К кроватке моей подошла,
