Одна баба не благословесь замѣшала опару. Прибѣжалъ бѣсъ Потанька, да и сялъ. А баба и вспомнила, што не благословесь замѣшала опару, пришла да и перекрестила: Потанькѣ выскочить-то и нельзя. Баба процѣдила опару и вывалила опарины на улицу, а Потанька все тутъ. Свиньи перепехиваютъ ево съ мѣста на мѣсто, а вырватца не можотъ; да чрезъ трои суд(т)ки кое-какъ выбился и безъ оглядки убѣжалъ. Прибѣжалъ къ товарищамъ; тѣ спрашиваютъ: „гдѣ былъ, Потанька?“—Да будь она проклятая баба! опару, говоритъ, замѣсила ли, завела ли не благословесь; я пришолъ да и сялъ. Она взяла да меня и перекрестила, дакъ насилу вырвался чрезъ трои судки: свиньи перепехиваютъ меня съ опариной, а я выбитца не могу: теперь въ жиз(н)ь мою никогда не сяду къ бабѣ въ опару!—(Записана въ Пермской губерніи, Шадринскаго округа въ заштатномъ городѣ Долматовѣ, государственнымъ крестьяниномъ Александромъ Зыряновымъ).
Одна баба не благословесь замешала опару. Прибежал бес Потанька, да и сял. А баба и вспомнила, што не благословесь замешала опару, пришла да и перекрестила: Потаньке выскочить-то и нельзя. Баба процедила опару и вывалила опарины на улицу, а Потанька всё тут. Свиньи перепехивают ево с места на место, а вырватца не можот; да чрез трои суд(т)ки кое-как выбился и без оглядки убежал. Прибежал к товарищам; те спрашивают: «где был, Потанька?» — Да будь она проклятая баба! опару, говорит, замесила ли, завела ли не благословесь; я пришёл да и сял. Она взяла да меня и перекрестила, дак насилу вырвался чрез трои судки: свиньи перепехивают меня с опариной, а я выбитца не могу: теперь в жиз(н)ь мою никогда не сяду к бабе в опару! — (Записана в Пермской губернии, Шадринского округа в заштатном городе Долматове, государственным крестьянином Александром Зыряновым).
