Я просилъ Папатоли прислушаться и передать мнѣ содержаще разсказа. Въ подвижной панорамѣ были виды Елисейскихъ-полей, какого-то водопада, лондонскаго Кристальнаго-дворца и наконецъ Севастополя. Объясненіе послѣдняго было довольно любопытно. Разскащикъ, почесывая спину, напѣвалъ гнусливымъ голосомъ:
«Вотъ, Эффенди, московская крѣпость Севастамбулъ. Во всемъ свѣтѣ не было такого крѣпкаго города. Гяуры отстроивали его четыреста лѣтъ: каждый годъ прибавляли они новую башню, каждый мѣсяцъ строили новый корабль, всякій день ставили новую пушку. Султанъ ихъ истратилъ на это всю казну свою, — и стѣны поднялись до облаковъ, а пушекъ было сколько звѣздъ на небѣ».
— Гдѣ-же эта крѣпость? спросилъ зеленый эмиръ, обращаясь къ разскащику.
«У московъ-гяуровъ, эффенди, въ самой серединѣ земли ихъ. Какъ построили они свою крѣпость, то англичане, французы и другія западныя собаки позавидовали московскому султану и пошли раззорять его городъ. И собралось ихъ, словно песку въ пустынѣ, что ведетъ къ благословенной Меккѣ. Окружили они крѣпость съ моря и суши, и пошла такая пальба, что вся земля московская затмилась, и гяуры днемъ не могли различать бѣлаго отъ чернаго. À крѣпость все стояла».
— И теперь она такъ-же стоить? спросилъ любознательный эмиръ.
«Завистливые франки,» продолжалъ тѣмъ-же тономъ разскащикъ: — стояли у крѣпости, пока луна не обернулась двѣнадцать разъ серпомъ свопмъ на востокъ и двѣнадцать разъ на западъ. И погибло ихъ несчетное число. Тогда нашъ великій султанъ благоволилъ повершить дѣло. Онъ послалъ къ московской крѣпостп одну пушку съ Топханы,—и на другой день Севастамбулъ сгорѣлъ отъ ея выстрѣловъ со всѣми башнями и кораблями».
