нецъ онъ обратился къ Ликадису съ вопросомъ: — вашъ товарищъ нѣмецъ?
— Русскій! — отвѣчалъ онъ.
Нахмуренное лицо старика прояснилось. Онъ отодвинулся немного въ сторону, очистилъ мѣсто на буркѣ и знаками просилъ меня сѣсть. Мнѣ давно хотѣлось отдохнуть, и мы присѣли къ пастуху.
— Россосъ!—проговорилъ старикъ, прикладывая руку къ сердцу:—садись, садись! Русскіе наши гости! русскіе наши братья!
И онъ подвинулъ къ намъ корзинку съ хлѣбомъ. Не желая обидѣть нашихъ хозяевъ, мы отломили по куску и запили водой. Мнѣ хотѣлось знать, до какой степени память о Сократѣ сохранилась здѣсь въ простомъ народѣ, и знаютъ-ли эти пастухи преданіе о его смерти. Я сказалъ объ этомъ Ликадису. Онъ спросилъ старика:
— Слыхалъ-ли ты что-нибудь объ этомъ мѣстѣ?
— Здѣсь умеръ мудрецъ!—отвѣчалъ онъ.—Я зналъ его имя, да забылъ... Что дѣлать — старъ! не помню совсѣмъ!
Молодой пастухъ взглянулъ на старика и, кажется, хотѣлъ что-то сказать, но точно ждалъ его позволенія.
— Не знаешь-ли ты, Дмитро: какъ звали этого человека? -— спросилъ его старый пастухъ.
— Сократомъ! — отвѣчалъ нашъ Адонисъ.
— Да, теперь помню. Умные люди говорятъ, что его отравили. Господа изъ далекихъ земель ѣздятъ смотрѣть нашу пещеру. Что-же удивительнаго, что здѣсь умнаго человѣка уморили! Вѣдь это было давно, когда наши отцы еще и во Христа не вѣрили. A развѣ теперь ненависти меньше? Мы люди простые, не все знаемъ, что дѣлается на свѣтѣ — только врядъ-ли и теперь мудрецамъ-то лучше, чѣмъ въ старину было!
— Правда, правда! — закричалъ нашъ студентъ и принялся цѣловать старика.
