склонен к пессимизму, к мрачным настроениям и не раз покушался на самоубийство.
Литературную деятельность начал в моек, газете «Курьер» в качестве судебного репортера и фельетониста. Там же напечатал в 1897 рассказ «Бергамот и Гараська», обративший на него внимание М. Горького. В 1901 рассказы Андреева вышли отдельным сборником, и он сразу же получил широкую известность. Его дальнейший литературный путь отмечен рядом шумных успехов. Слава принесла А. материальную обеспеченность.
Он выстроил себе «деревянный замок» в Финляндии и большую часть времени проводил там. Соприкасаясь в отдельные моменты с общественным движением предвоенных лет, А. фактически всегда оставался чуждым ему. Во время империалистской войны не только выступил ее сторонником, но незадолго до революции вошел в состав редакции реакционнейшей протопоповской газеты «Русская Воля». Работать в ней в качестве публициста он продолжал и после Февральской революции, заняв, т. о., место на крайнем правом фланге тогдашних общественных группировок. Октябрьская Революция нашла в нем, естественно, врага.
Он эмигрировал в Финляндию, где и умер (12 сент. 1919). Политической активности он в эмиграции не проявлял, хотя есть указания (воспоминания Маргулиэса), что незадолго до своей внезапной смерти он вел переговоры с Юденичем о вступлении в его правительство министром просвещения.
А., быть может, наиболее характерный из представителей рус. буржуазной интеллигенции конца 19 в., отразивший в своих произведениях ее растерянность и шатания.
Перепуганная сначала движением широких масс, к-рым она не могла овладеть, а затем реакцией, отошедшая от общественных вопросов, эта интеллигенция искала «заполнения» жизни в мистицизме, эстетизме, эротике и т. п. Все творчество А. — сплошной ужас сознания, растерявшегося перед загадкой жизни, — сознания, не умеющего уловить целесообразности и смысла в мире старых отношений и в то же время чуждого и враждебного живым творческим классам, в рядах к-рых ковались новые формы жизни. А. тщетно стучится во все доступные его взгляду двери и нигде не находит выхода из мрачной тюрьмы, какой рисуется ему жизнь.
А. начал свою поэтическую деятельность в старой реалистически-гуманитарной манере («Бергамот и Гараська», «Петька на даче», «В подвале», «Жили-были» и др.).
Здесь были отзвуки и Чехова и Диккенса.
Но в первом же сборнике рассказов (1901), наряду с названными, помещены иные — в манере импрессионистской, с явным тяготением к символизму. Здесь уже начинают преобладать характерные для А. пессимистические настроения. Таковы рассказы: «Большой шлем», «Молчание», «В темную даль», «Рассказ о Сергее Петровиче» и, в особенности, «Стена» (1901), где в аллегорической форме А. пытался изобразить мрачную безысходность человеческой жизни. В рассказах «Бездна», «В тумане» (1902), вызвавших вздорные обвинения в порнографии, раскрывается — в формах нарочито-уродли 734
вых — физиологическая основа полового чувства. В рассказах «Мысль» и «Призраки» теряются границы между нормальным и ненормальным в душевной жизни человека; стройная, автономная мысль оказывается во власти стихийных сил; между сумасшедшими и здоровыми А. не признает существенной разницы. Наконец, в «Жизни Василия Фивейского» (1904) А. с большой художественной силой раскрывает, — на фоне скудной бытовой обстановки сельского попа, — трагедию религиозной веры и «сурового и загадочного рока». От этих, ставших основными для А., тем (ужас одиночества, ужас жизни, бессилие разума) — А. временно отвлекли события 1904—1905 — война и революция. Под впечатлением их — правда, чисто внешним, ибо он не был непосредственным их участником, а лишь нервным, истеричным наблюдателем тогдашней борьбы, тогдашних революционных настроений, — им создано было несколько крупных произведений: «Красный смех» (1905), «Губернатор» (1905), «Так было, так будет» (1905), «К звездам» (1905), «Савва» (1906), «Царь-Голод» (1907), «Рассказ о семи повешенных» (1908) и нек-рые др. Произведения эти, в особенности «Рассказ о семи повешенных», написанный с большой художественной силой, имели значительный успех в среде тогдашней интеллигенции, гл. обр., потому, что и здесь, — как в прежних своих рассказах, — А. говорил о «личности». Революция, по существу, в этих рассказах и драмах не отображена: тема сужена до личных переживаний отдельных людей, и люди эти, за редкими исключениями (в таких произведениях, как «Иван Иванович», как «Из рассказа, который никогда не будет окончен», как некролог революционера Мазурина), отмечены обычными «андреевскими» признаками — бессилия перед жизнью, обреченности. А. славит пафос борьбы у отдельной революционной личности, но пафос революции остается ему чужд. Уже в рассказах 1905 он, явственно, не верит в революцию, не верит в возможность завоевать свободу («Так было, так будет»). Революционной массы, подлинной силы революции, в его произведениях или вовсе нет, или она выступает как слепая, стихийная, темная сила. Особенно резко сказалось это в «ЦареГолоде», где А. говорит о восставших голодных в тех же тонах, с тем же явным отвращением, с каким он изображает буржуазию, против к-рой восстание поднято, где в одну кучу сбиты рабочие, хулиганы и проститутки, убивающие беззащитных детей, сжигающие библиотеки и галлереи.
В годы реакции А. вернулся, по существу, к прежним своим темам и к прежней
