дороговизна, в связи со спекуляцией и ажиотажем, обрекали массы городского населения на голодное существование. Еще при Конвенте они дважды стихийно поднимали восстания: 12 жерминаля и 1 прериаля III года.(1 апреля и 20 мая 1795), но оба восстания были кроваво подавлены и вызвали только разгул белого террора. Т. о., широкие массы городского и сельского населения постепенно становились все более аполитичными, а это открывало дорогу к власти разного рода политическим авантюристам.
Политический строй, функционировавший в условиях этого экономического развала и социального распада, был орудием в руках деклассированных элементов тех самых социальных слоев, которые в свое время совершили революцию. Конституция III года отменила всеобщее избирательное право, установила двухпалатную систему (Совет пятисот и Совет старейшин) и пятиголовый орган исполнительной власти (Директорию), с назначенными ею и ответственными перед ней министрами. Вся эта громоздкая политическая машина, которая не имела никаких соединительных звеньев между Законодательным корпусом и Директорией, строилась на доведенном до абсурда принципе разделения властей. Если даже отвлечься от общей обстановки эпохи, то можно сказать, что в самой конституции III года были заложены глубокие внутренние противоречия, которые неминуемо должны были ее взорвать: она как бы сама провоцировала тех, кого она призывала к власти, нарушать ее. Ярким доказательством этого и служит восемнадцатое брюмера и вся предшествовавшая ему история. — Три политические силы боролись в это время между собой: на левом фланге находились последние остатки якобинцев, на правом — возродились роялисты всех оттенков, начиная от умеренных конституционалистов и кончая так наз. шуанами.
Промежуточное положение между ними занимали политиканы, обслуживавшие интересы паразитической буржуазии, ненавидевшие якобинцев, но боявшиеся и реставрации монархии. Между тем, роялисты все более наглели; они попытались даже поднять восстание 13 вандемьера IV года (5 октября 1795) против Конвента, но были расстреляны картечью Наполеоном Бонапартом (в награду за эту заслугу Бонапарт был назначен командующим итал. армией). Рост монархических настроений в стране нашел свое выражение в том, что выборы 1797 дали значительный перевес монархистам. Тогда Директория, не имея легальной возможности воздействия на законодательные органы, произвела чистку обоих советов, кассировала выборы в 53 департаментах, исключила двух директоров (Карно и Бартел еми), которые обвинялись в сочувствии роялистам, и приняла ряд чрезвычайных мёр против эмигрантов, не присягнувших священников и против прессы. Это произошло 18 фрюктидора V года (4 сентября 1797). Выборы 1798 дали перевес левым республиканцам, якобинцам; тогда Директория предложила Законодательному корпусу аннулировать эти выборы. 22 флореа — 184
ля VI года (11 мая 1798) был принят закон, который упразднял или видоизменял результаты последних выборов. Однако, и этого показалось мало; если раньше Директория воздействовала на Законодательный корпус, то 30 прериаля VII года (18 июня 1799) произошло обратное: законодательные органы, в к-рых снова появились якобинцы после выборов VI года, заставили вывести из состава Директории трех ее членов, взамен которых были введены другие (Гойе, Мулен, Роже Дюко). Это была «политика качелей». Так сложилась безотрадная обстановка, создавшаяся накануне восемнадцатого брюмера.
На развалинах революции, в социальном хаосе, охватившем Францию после термидора, сохранилась только одна организованная сила — армия, могущественная своими победами и революционной традицией.
Армия состояла первоначально из революционеров, у к-рых был четкий политический идеал, но, по мере того как война затягивалась, солдаты забывали о первоначальных целях революционной Франции, превращались в профессиональных военных и вместе с этим приобретали все худшие стороны так назыв. кадровых войск. В то же время вожди армии делали ее орудием своих политических интриг, что уже прямо открывало дорогу военной диктатуре.
Одному из этих вождей, Наполеону Бонапарту, удалось выдвинуться и занять первое место. Получив назначение командующим итал. армией, он проявил здесь весь блеск своего военного гения. В короткое время он занял всю Сев. Италию и открыл себе дорогу на Вену. Он кроил карту Южной Европы, не запрашивая даже Директорию. В 1797 он вернулся в Париж, но показался опасным Директории, и последняя с удовольствием согласилась на его предложение о посылке экспедиции в Египет для нанесения удара Англии. Там он пробыл около двух лет. За время его отсутствия военное положение Франции ухудшилось, и она потеряла почти все свои завоевания. Директория сочла необходимым вызвать Бонапарта обратно в Европу, но еще прежде чем это приглашение дошло до него он высадился 9 окт. 1799 во Фрежюсе, бросив на произвол судьбы египетскую армию. Его поездка из Фрежюса в Париж была сплошным триумфом. Буржуазия рассчитывала на него, полагая, что он выведет Францию из военных трудностей. Массы верили, что его военный гений принесет им мир. И, хотя за несколько дней до его приезда, пришли известия о победах Брюна в Голландии и Массена в Швейцарии, тем не менее как раз с именем Бонапарта связывали свои разнохарактерные интересы самые различные общественные группы. Это создало иллюзию, будто он стоит над всеми классами и партиями.
Бонапарт сумел ловко использовать эту иллюзию. В своей квартире на улице Победы он принимал людей всех направлений, беря со всех обещания, но не давая их никому, привлекая к себе всех и обманывая каждого в отдельности. У Бонапарта бывали и якобинцы, и умеренные, и монархисты,
