деньгами^, и банковое дело начинает играть первенствующую роль в их предприятиях (см. Фуггеры, Вельзеры). Усиленная циркуляция товаров, связанная с легкой возможностью обогащения, прежде всего отразилась на социальн. структуре городов. После того как была закончена старая борьба крупной и мелкой буржуазии («родов» и цехов) за обладание местами в городском совете, рост богатства и роскоши создал в городах новые, более глубокие социальные контрасты. На противоположных полюсах стояли купечество и рабочие-кустари (главн. обр. занятые в горной и ткацкой промышленности), к которым, с одной стороны, тесно примыкали ремесленники-подмастерья, а с другой стороны, всякого рода чернорабочие, поденщики и т. п. И, если верхи городского населения утопали в роскоши, то его низы представляли собой полуголодную бедноту, проникнутую ненавистью к «господам», которые бесконтрольно распоряжались городскими финансами и утесняли население бесчисленными косвенными налогами. Само собой разумеется, что давление торгового капитала не могло не обострить социальных противоречий и в среде деревенского населения. Жажда золота и серебра охватила и помещиков, которые тоже стали переходить к производству на рынок. Торгово-капиталистические тенденции росли в рядах рыцарства тем быстрее и становились тем интенсивнее, чем более оно разорялось вследствие дробления своих поместий, неизменности крестьянских оброков и, наконец, сокращения главного своего заработка — конной военной службы, которая отошла на второй план с появлением новых способов ведения войны — сомкнутыми массами пехоты и с помощью артиллерии. Уже после «Черной Смерти» (чумы) середины 14 века началась в Г. феодальная реакция, выражавшаяся в стремлении помещиков вообще и мелкого рыцарства в особенности вернуться к старым порядкам тяжелого крепостного права, приноровив его к новым условиям товарного хозяйства. С этою целью они захватывали общинные земли и увеличивали крестьянскую барщину для их обработки. Искать защиты против этих насилий на суде было почти немыслимо, т. к. судьи всецело поддерживали интересы помещиков. Ко всем этим насилиям над крестьянами надо прибавить еще тяжесть церковной десятины, ростовщические проценты по потребительным ссудам и спекуляции купеческих компаний, произвольно снижавших цены на сельскохозяйственные продукты и, наоборот, вздувавших цены на необходимые в крестьянском обиходе городские товары. Весь гнет создавшегося таким обр. положения особенно остро ощущался крестьянством юго-зап. Г., более всех страдавшим от малоземелья. Понятно, почему на протяжении всего 15 века именно здесь вспыхивал целый ряд местных крестьянских восстаний — этих предвозвестников Великой крестьянской войны 1524—25, при чем крестьяне нередко действовали совместно с городской беднотою.
Совершенно своеобразно складывались социальные отношения германской деревни на востоке, в странах за Эльбой. На протя 742
жении 12—14 вв. немецкие завоеватели и купцы, двигаясь по побережью Балтийского моря, достигли областей литовского племени пруссов (где основали Тевтонский орден) и латышей (где основали Ливонский орден).
Вместе с тем завоеваны были славянские земли в долинах Эльбы и Одера, при чем сильнейшим основанным здесь немецким княжеством стал Бранденбург (ядро будущей гогенцоллернской Пруссии). Уже с половины 12 века потянулись со всех концов Г. в эти малозаселенные заэльбские области немецкие колонисты, которые, осваивая «дикую землю», усердно расчищали пустоши и леса и осушали болота. Эта отнятая по праву победителей незаселенная земля сначала числилась в силу земельной регалии за королем, но затем, с развитием территориальной власти, была уступлена территориальным князьям, при чем последние частично переуступали ее разным «господам» — духовным и светским. Колонизацией заведывали особые предприниматели (locatores), по большей части из министериалов, к-рые делили заселяемую землю на сплошные участки — крупные гуфы, приблизительно в 60 моргенов каждая, и передавали их колонистам на условиях уплаты определенного оброка верховному земельному собственнику (т. е. территориальному князю или иному «господину»).
Каждая гуфа рассматривалась как наследственный лен получившего ее крестьянина, подлежала свободному его распоряжению и давала ему право на пользование соответствующею долею общих угодий. Предприниматель обычно получал во вновь организуемой деревне несколько свободных гуф и отправлял должность шультгейса (старосты).
Он считался первым лицом в деревне и, между прочим, на его обязанности лежал сбор чинша в пользу верховного собственника.
Так, рядом с типичным свободным крестьянским землевладением, с самого начала утверждалось в деревне более крупное землевладение шультгейса. Целые небольшие поместья в 4—6 гуф раздавались также колонистам рыцарям, которых приглашали в большом количестве территориальные князья для обороны границ от датчан и поляков. Наконец, продолжало еще существовать крупное землевладение славянских князей, владевших целыми крепости, деревнями. Впрочем, до конца 15 века помещик, кто бы он ни был, оставался простым соседом крестьян, и никакой частной зависимости от него колонисты не знали: будучи свободными людьми и имея ничем неограниченное право свободного перехода, они подчинялись не помещику, а местному представителю государственной власти (напр., в Бранденбурге — маркграфу, в Пруссии — Тевтонскому ордену). И лишь позднее (в 16—17 вв.) крестьяне попали не только в экономическую, но и в политическую зависимость от помещиков, и эти последние стали рассматривать их как своих частных подданных. Свободные крестьяне превратились тогда в крепостных людей помещичьих имений (так наз. Gutsherrschaften).
В политической жизни Г. 13—15 вв. усиленно продолжал развиваться столь ярко наметившийся уже в конце 12 в. процесс раздробления государства на обособленные тер24*
