тельным и твердым. На самом деле раннехристианская традиция о жизни» Иисуса была гораздо более пестра, нежели та, которая содержится в канонических четырех Е. Существовал ряд других Е., отнесенных восторжествовавшей церковной традицией к разряду «апокрифических». Ключ к решению вопроса о том, почему именно из всей массы евангельской традиции «канонизированы» были только четыре Е., дает правильное хронологическое приурочение Е. Обычная церковная традиция, которой с незначительными вариантами следовало и либеральное протестантское богословие, относит составление Е., грубо говоря, ко второй половине 1 века хр. эры, предполагая, что дальнейшее разрастание традиции о жизни Христа шло уже апокрифическим путем. На самом деле процесс формирования канонической евангельской традиции был более сложен. Христианская церковь как таковая складывается только во 2 веке хр. э., приобретая б. или м. определенную форму лишь во второй его половине. Основными показателями оформления этого процесса являются: закрепление власти монархического епископата в церковной организации, выработка своего рода вероисповедного минимума — так наз. «правила веры» и новозаветного канона, получившего впрочем свое окончательное оформление лишь в 4 в. Именно последний факт и может служить отправным пунктом для разрешения хронологической проблемы Е. Из всей массы евангельской литературы, обращавшейся в христианских общинах Средиземноморья и заключавшей в себе целую гамму догматических оттенков, была канонизирована и следовательно признана единственно правильной лишь та ее часть, которая оказалась приемлемой в наиболее богатых, организованных и сильных общинах. Этот процесс литературного отбора проходил не без борьбы: один из крупнейших, хотя и еретических деятелей церкви 2 века, Маркион, обвинялся в фальсифицировании Е. Луки; вокруг Е. Иоанна борьба продолжалась даже после создания канона. Так. обр. четыре канонических Е. никоим образом не могут считаться историческим источником в том смысле, что они дают какие-либо исторические сведения о подлинной жизни Христа. Зато они могут быть использованы в качестве источника по истории церкви 2 в. Содержащиеся в них представления об Иисусе соответствуют не реальной исторической личности, а догмам 2 в. о предполагаемом основателе христианства. Язык Е. прежде считался каким-то особым «новозаветным» греческим, как это и подобало «боговдохновенному» писанию. Лингвистические исследования однако показали, что он есть не что иное, как общенародный греч. яз. эллинистической эпохи, т. наз. койне [см. Греция (древняя), II, Греческий язык, Б. С. Э., XIX, 123—124]. Некоторые части синоптического текста не свободны и от элементов арамейского языка. Стиль и терминология Е. имеют сильный отпечаток торжественного языка, употреблявшегося римскими канцеляриями по отношению к священным особам римских цезарей.
Чтобы правильно оценить значение Е. как историко-литературного источника, необходимо произвести их анализ совместно с другими источниками, близкими к ним по характеру и хронологически совпадающими с ними. К таким прежде всего следует отнести так. наз. ареталогии, — излюбленный в эллинистическую эпоху жанр повествования о богах и героях, где назидательное искусно смешивалось с чудесным. Особенно в египетско-эллинистической литературе, имевшей большое влияние на иудейскую диаспору (см.), различие между «светским» и «духовным» было настолько стерто, что повествование о подвигах героя незаметно переходило в легенду о деяниях божества или житие святого. Именно поэтому все попытки протестантской критики (от Шлейермахера до Гарнака) найти в Е. «историческое зерно», согласно к-рому можно было бы реформировать отступавшую от первоначальных образцов церковь, окончились жалкой неудачей. Эта критика исходила из предпосылки, что если исключить четвертое Е. (Иоанна) как уже чересчур богословское, то синоптики (т. е. Е. от Матфея, Марка и Луки) могут дать необходимую канву для построения подлинного образа евангельского Иисуса. Со времени Вейсе и Вильке (1838) основным и наиболее достоверным евангелистом стал считаться как будто более сухой в подробностях и прагматичный Марк. «Маркова гипотеза» с некоторыми вариантами, как напр. выделение «прото-Марка», держится в протестантск. науке до последних дней. В своем более развернутом виде, приданном ей Гольцманом, эта попытка сводится к т. н. «теории двух источников», согласно которой первоосновой синоптических рассказов об Иисусе являются, во-первых, Евангелие Марка. а во-вторых, особый сборник, условно обозначаемый буквой «Q». Первое дает общую расстановку событий, а второй представляет собой собрание иисусовых изречений, местами уже сгруппированных в большие речи, как например в общей для Матфея и Луки основе нагорной проповеди. Однако само Е. Марка не выдержало последовательной исторической критики: уже радикальный протестантский богослов Вреде указал, что основным мотивом этого Е. является вовсе не история, а догматика. Смысл этого несколько завуалированного суждения Вреде вскрыт в специальном исследовании Древса, пришедшего к выводу, что в Е. Марка «нет и следа биографической и исторической действительности». И в самом деле: историческая беспомощность евангелистов (например ранняя история Христа у Луки и Матфея); уклон в стилизованную мистерию при описании смерти Иисуса; хронологические несоответствия отдельных его деяний; постепенные нарастания различных мотивов евангельской истории с переходом назидательной притчи в якобы реальную действительность (притча о Богатом и Лазаре у Луки, воскрешение Лазаря у Иоанна), — все это вместе взятое приводит к определенному выводу, что евангелия в историко-литературном смысле представляют собой историзированные мифологические произведения, в центре которых стоит
