причинность, в истории — телеология. С точки зрения неокантианцев одним из основных пороков марксизма является то, что он, якобы, сводит всю историю к каузальности, к-рую выводит, будто бы, исключительно из экономики, «из вульгарных интересов желудка» (Риккерт). По мнению неокантианцев, свобода и необходимость несовместимы. Детерминизм, проповедуемый марксизмом, не оставляет, по их словам, места для активной борьбы за осуществление намеченной цели, приводя тем самым к фатализму. Некоторые из . них (Штаммлер и др.) пытаются отыскать в марксизме противоречия между его теорией, к-рая, якобы, фаталистически признает неизбежность наступления социализма, и практикой, требующей борьбы за социализм. Отсюда неокантианцы делают вывод, что сознательная деятельность людей не поддается причинному объяснению. «Социальная история есть история целей» (Виндельбанд).
Под целями, к к-рым стремятся люди, они понимают не те или иные конкретные цели, но тот идеал, по к-рому развивается человеческая история — категорический императив Нанта (см.).
Неокантианцы из 2 — го Интернационала (Бернштейн, Форлендер, М. Адлер и др.) в своем учении об этическом социализме рассматривают социализм как такую идеальную цель, как воплощение категорического императива в виде кантовского идеального правового государства (т. е. либеральной буржуазной республики, с которой они фактически отождествляют социализм). Таким образом, неокантианцы отрицают, что победа социализма подготовляется объективными законами общественного развития.
Стремясь к недостижимому социалистическому идеалу, пролетариат в своей борьбе, однако, добивается практических «пятачковых» достижений. На этом основывалась пресловутая формула Бернштейна: «конечная цель — ничто, движение — все». У других неокантианцев (М. Адлер и пр.) телеология приобретает явно мистический характер, сочетаясь с открытым признанием бога.
Из бесчисленного количества событий историк, по мнению риккертианцев, должен отобрать наиболее важные, с точки зрения своей «культурной ценности», факты, по к-рым оцениваются и остальные события. Тем самым обосновывается полный произвол буржуазных историков в «критической обработке» и фальсификации исторического процесса, и история из науки, изучающей объективное развитие общества, превращается в субъективную конструкцию, создаваемую историками-идеалистами.
Взгляды Виндельбанда и Риккерта на историю, как на описательную науку, получили широкое распространение в реакционной буржуазной историографии; в период общего кризиса капитализма они широко использовались и используются предфашистской и фашистской историографией [Шпенглер, Шпан (см.) и др.].
В начале 20 в. среди более передовых историков-идеалистов, однако, также ожесточенно боровшихся с марксизмом (Макс Вебер, Зомбарт, см.), возникли попытки восполнить голый эмпиризм исторического описания системой идеальных сконструированных понятий, «идеальных типов» общества. Однако, эти «идеальные типы» объясняли ход исторического процесса не из внутренних сил, его рождающих, а на основании извне привнесенных философских категорий. Таким образом, отрыв общего ют единичного, закона от явления, природы отобщества, а в итоге — отказ от научного познания истории и прямая фальсификация ее в классовых интересах буржуазии составляют характерную черту всего современного исторического идеализма.
Внешне-противоположная позиция в решении вопроса о соотношении общего, особенного и единичного в общественной истории свойственна механистически-натуралистическим течениям в буржуазной социологии [в 19 веке органическая школа во главе со Спенсером (см.) — школа социального дарвинизма, в наст, время — Каутский, Кунов и др.]. Они признают общие законы общественного развития, но понимают их механистически, как универсальные закономерности, одинаковые для всех этапов человеческой истории и по существу тождественные с законами природы. Так, Каутский в «Размножении и развитии в природе и обществе» писал, что общественное развитие и эволюция организма «в общем совершаются совершенно одинаковым путем — путем приспособления к внешним условиям жизни». При этом буржуазные социологи и историки — механисты — под «естественными», «вечными» законами общества понимают законы капитализма. Исторический процесс изображается с вульгарно-эволюционной точки зрения. Таким образом, особенное у них растворяется в общем, уничтожается специфика как общественной истории вообще, так и отдельных общественно-экономических формаций. Игнорируется индивидуальность и своеобразие исторических событий, конкретная история подменяется абстрактной социологической схемой. На этой основе возникает (характерная для всей современной буржуазной историографии) модернизация исторического процесса; объяснение античной, средневековой и прочей истории по аналогии с историей капиталистического общества [напр., истории Рима у Моммзена и Ферреро (см.), средневековой истории у Допша (см.), у русского риккертианца Петрушевского (см.) и т. д.]. По словам Ленина, «нет ничего характернее для буржуа, как перенесение черт современных порядков на все времена и народы» (Ленин, Сочинения, т. I, стр. 73).
Учение Маркса об общественно-экономических формациях, развитое Лениным в борьбе против субъективной социологии народников, дает ясное и исчерпывающее решение проблемы соотношения общего, особенного и единичного в истории. Учение о формациях, как о прогрессивных этапах развития человеческого общества, доказывает господство объективной закономерности в общественной истории, объясняет соотношение общих и особенных законов общества и связь их с индивидуальными и конкретными историческими явлениями. Ленин в «Что такое „друзья народа44. Л» подчеркивает, что повторяемость явлений имеет место-не только в природе, но и в обществе. «До сих пор социологи затруднялись отличить в сложной сети общественных явлений важные и неважные явления (это — корень субъективизма в социологии) и не умели найти объективного критерия для такого разграничения. Материализм дал вполне объективный критерий, выделив „производственные отношения44., как структуру общества, и дав возможность применить к этим отношениям тот общенаучный критерий повторяемости, применимость которого к социологии отрицали субъективисты. Пока они ограничивались идеологическими общественными отно-
