стности проблемы о происхождении языка — в учении о рефлексах (ср. Богданов, «О загадках первобытного мышления в свете рефлексологии», Вестник Коммунистической академии, № 10; Презент, «Происхождение речи и мышления», Л., 1928; Доброгаев, «Фонема, как физиологическое и социальное явление», сб. «Языковедение и материализм», Л., 1927).
Основным дефектом этого новейшего направления является то, что, стараясь объяснить происхождение речи как сложного комплекса условных рефлексов, представители его остаются в пределах анализа процессов, протекающих в нервной системе индивида, забывая о важнейшем моменте для понимания сущности языка,— о качественном отличии организованного в производственном процессе человеческого общества от неорганизованного стада.
Между тем понятие «совместной деятельности», «взаимодействия людей», усвоенное рефлексологами от Нуаре в его неясной идеалистической формулировке, недостаточно с точки зрения марксистской методологии; в него должен быть включен момент связи с производством, на почве к-рого и вырастают все социальные отношения и их отображение в форме создания «практического сознания — языка» (Маркс). Ибо общество есть «совокупность производственных отношений, в к-рых носители этого производства находятся к природе, друг к другу,— отношений, при к-рых они производят» (Маркс).
Но поскольку социальное предполагает не просто совместную деятельность, но взаимодействие в процессе производственной деятельности; возникает возможность и необходимость отграничить социальное от естественного: производственная деятельность, т. е. активное приспособление к природе посредством системы искусственных орудий, выделяя человека среди прочих органических существ, должно быть учтено в его качественной характеристике при разрешении проблемы происхождения языка. Упустив этот момент, рефлексологи, естественно, скатываются в своих построениях к немарксистскому пониманию социального.
Поэтому-то и построения рефлексологов довольно часто приводят к вульгарно материалистическому разрешению проблемы сущности, проблемы происхождения языка; ибо рассматривая социальные явления как сумму физических, химических, биологических, физиологических и т. д. актов, реакций и рефлексов, натурализм рассматривает их уже не как социальные факты, но лишь как факты природные, продолжая в то же время выдавать результаты своей работы за исчерпывающую характеристику «социального». Материалистическое Я. не может быть построено при некритическом усвоении индивидуалистической концепции языка. Здесь еще раз надо оговориться, что в трудах самого Гумбольта еще нет того перегиба в сторону индивидуалистической концепции языка, который так характерен для позднейшего компаративизма. Скорее у него дан своеобразный синтез враждующих направлений 18 в.: язык для Гумбольта творческая деятельность субъекта, но субъекта высшего порядка — «нации». «Строение языков человечества различно в той мере и по той причине, что разнствуют и духовные особенности этих наций».
Индивидуалистическая концепция языкового явления в лингвистике 19 века — лишь характерное отражение общих индивидуалистических тенденций нового класса, укрепившего свою власть после Великой французской революции.
Глоттогоническая проблема в 19 в. Особенно ярко индивидуалистические тенденции эпохи отразились на разрешении унаследованной от 18 в. глоттогонической проблемы, проблемы происхождения языка. На первый план здесь в сер. 19 в. выступают индивидуалистические разрешения, о которых подробнее см. Глоттогония.
Отказ же от обобщений революционно настроенной буржуазии 18 века, цепляние за отдельный конкретный факт, «ползучий эмпиризм», отчетливо сказывается в построениях компаративизма на его последнем этапе, в конце 19 в., налагающего строгое veto на проблему генезиса языка.
Натурализм. Индивидуалистическая концепция языка, утверждаемая сравнительным языковедением после отказа от метафизических построений романтизма, сталкивается однако с фактом общности языковых знаков у различных членов одного и того же языкового коллектива, с очевидной в непосредственном наблюдении ролью языка как орудия общения между людьми. Как же объяснить «закономерность» в языке? Здесь на помощь приходит естественно-научная концепция языка как явления природы, ясно выступающая уже в трудах основоположника компаративизма — Ф. Боппа (1791—1867). Правда, термин «организм языка», усвоенный Боппом от Гумбольта, имеет в трудах последнего чисто философское и отнюдь не натуралистическое значение. Но если в ранних работах Боппа термины «организм», «механика», «физиология» языка следует понимать метафорически, в духе идеалистической философии, где встречается то же словоупотребление, то в позднейших своих работах Бопп выступает уже явным поборником лингвистического натурализма. Он настаивает на необходимости построения такой высшей грамматики, к-рая была бы «историей и естественной историей языка», к-рая рисовала бы исторические пути его развития, к-рая наконец могла бы определить законы «этого развития» по образцу естественных наук. Повидимому к этому идеалу он и пытался приблизиться в своей «Сравнительной грамматике». В положениях Боппа даны уже все необходимые предпосылки для метафизического натурализма, образующего второй этап развития натуралистического компаративизма 19 века и представленного трудами рано забытого Раппа («Physiologie der Sprache», 1840) и знаменитого А. Шлейхера (1821—68). Уже в первом большом труде своем «Sprachvergleichende Untersuchungen» (I т., Бонн, 1848, II т., Бонн, 1850), в котором еще сильно сказывается диалектика Гегеля, Шлейхер обнаруживает вполне определенный натуралистический
