мѣста цѣпкія тѣни, отдаляетъ ихъ, дѣлаетъ ихъ живыми, и, если не властенъ прогнать ихъ совсѣмъ, заставляетъ ихъ колыхаться, бросаетъ отъ насъ подъ Луной безмѣрные длинные призраки, которые бѣгутъ по снѣгу и превращаютъ плоскую равнину въ фантазію, гдѣ наша мысль овѣяна голосами воспоминаній. Въ нашихъ душахъ, несознаваемо для насъ самихъ, загораются звѣздоносныя волны, свѣтитъ звѣздная печать. Мы съ тайнымъ удивленіемъ прислушиваемся къ собственному нашему голосу, и замѣчаемъ, что онъ сталъ звучнѣе и отчетливѣе, когда еле зримый серпъ Луны показался на Лазури. Мы видимъ игру свѣта въ драгоцѣнныхъ камняхъ, или въ Водѣ, или въ облакѣ,—и мы чувствуемъ, что мы стали нѣжнѣе. Мы были въ темнотѣ, и намъ было страшно, мы были подъ тусклымъ дождливымъ небомъ, и міръ казался намъ сжавшимся и тѣснымъ. Но вотъ свѣтъ расширилъ пространство. Огонь весело шутитъ, міръ сталъ широкимъ, желаннымъ, и заманчивымъ, за крайней предѣльной чертой горизонта мечта улавливаетъ новыя и вѣчно-новыя дали, и въ горлѣ у птицъ и людей возникаетъ желаніе пѣть.
О, по истинѣ красивъ Чаровникъ-Огонь, и что можетъ сравняться съ нимъ? Но зачѣмъ сравненье для подчиненности,—можно сравнивать лишь для установленія связи.
Съ Огнемъ прежде всего я сравню Воду, и не знаю, что сильнѣе,—гляжу на Пламя, душа принадлежитъ ему, слушаю пѣніе струй, или отдален-
места цепкие тени, отдаляет их, делает их живыми, и, если не властен прогнать их совсем, заставляет их колыхаться, бросает от нас под Луной безмерные длинные призраки, которые бегут по снегу и превращают плоскую равнину в фантазию, где наша мысль овеяна голосами воспоминаний. В наших душах, несознаваемо для нас самих, загораются звездоносные волны, светит звездная печать. Мы с тайным удивлением прислушиваемся к собственному нашему голосу, и замечаем, что он стал звучнее и отчетливее, когда еле зримый серп Луны показался на Лазури. Мы видим игру света в драгоценных камнях, или в Воде, или в облаке, — и мы чувствуем, что мы стали нежнее. Мы были в темноте, и нам было страшно, мы были под тусклым дождливым небом, и мир казался нам сжавшимся и тесным. Но вот свет расширил пространство. Огонь весело шутит, мир стал широким, желанным, и заманчивым, за крайней предельной чертой горизонта мечта улавливает новые и вечно-новые дали, и в горле у птиц и людей возникает желание петь.
О, поистине красив Чаровник-Огонь, и что может сравняться с ним? Но зачем сравненье для подчиненности, — можно сравнивать лишь для установления связи.
С Огнем прежде всего я сравню Воду, и не знаю, что сильнее, — гляжу на Пламя, душа принадлежит ему, слушаю пение струй, или отдален-
