И только не хочетъ уснуть соловей, —
Ночь длится, а пѣсня слышнѣй и слышнѣй,
Какъ будто онъ гимны слагаетъ лунѣ,
И внемлетъ Мимоза ему въ полуснѣ.
110 Она, какъ ребенокъ, уставъ отъ мечты,
Всѣхъ прежде печально свернула листы;
Въ душѣ ея сонная греза встаетъ,
Себя она ласковой мглѣ предаетъ,
Ей ночь колыбельную пѣсню поетъ.
Въ волшебномъ саду, чуждомъ горя и зла,
Богиня, какъ Ева въ Эдемѣ, была,
И такъ же цвѣты устремляли къ ней взоры,
Какъ смотрятъ на Бога всѣ звѣздные хоры.
Въ лицѣ ея дивномъ была разлита
Небесныхъ таинственныхъ думъ красота;
Сравниться не могъ съ ней изяществомъ стана
Цвѣтокъ, что раскрылся на днѣ океана.
Все утро, весь день и весь вечеръ она
10 Цвѣты оживляла, ясна и нѣжна;
А въ сумеркахъ падали къ ней метеоры,
Сплетая блестящія искры въ узоры.
Изъ смертныхъ не знала она никого,
Не знала, что значитъ грѣха торжество.
Но утромъ, подъ ласкою теплой разсвѣта,
Она трепетала, любовью согрѣта;
И только не хочет уснуть соловей, —
Ночь длится, а песня слышней и слышней,
Как будто он гимны слагает луне,
И внемлет Мимоза ему в полусне.
110 Она, как ребёнок, устав от мечты,
Всех прежде печально свернула листы;
В душе её сонная грёза встаёт,
Себя она ласковой мгле предаёт,
Ей ночь колыбельную песню поёт.
В волшебном саду, чуждом горя и зла,
Богиня, как Ева в Эдеме, была,
И так же цветы устремляли к ней взоры,
Как смотрят на Бога все звёздные хоры.
В лице её дивном была разлита
Небесных таинственных дум красота;
Сравниться не мог с ней изяществом стана
Цветок, что раскрылся на дне океана.
Всё утро, весь день и весь вечер она
10 Цветы оживляла, ясна и нежна;
А в сумерках падали к ней метеоры,
Сплетая блестящие искры в узоры.
Из смертных не знала она никого,
Не знала, что значит греха торжество.
Но утром, под ласкою тёплой рассвета,
Она трепетала, любовью согрета;
