ской стремительности, мѣшающій ему стать изнѣженнымъ и вѣчно напоминающій о битвахъ. Въ немъ есть также дуновенія древнѣйшихъ Иберійскихъ вліяній, уводящія насъ вовсе отъ нашихъ дней—къ алымъ зорямъ и расцвѣтамъ Атлантиды.
Испанецъ не похожъ на Европейца. Въ немъ есть что-то, что дѣлаетъ его совершенно инымъ. Глаза, которые видятъ, руки, которыя берутъ, воистину берутъ. Во всемъ цѣльность и непосредственность прикосновенія. Онъ душой осязаетъ, какъ мы осязаемъ тѣломъ. Словами цѣлуетъ. Плыветъ въ пустынныхъ моряхъ Испанскій корабль, видятъ матросы островъ, женскія лица на немъ, а гдѣ же мужчины? Ихъ нѣтъ, и Испанецъ со смѣхомъ и дѣтски дивуясь воскликнулъ: „Mujeres!“ „Женщины!“ Кажется, что̀ въ томъ, чтобъ такъ воскликнуть? Ничего, и что-то. Ибо вотъ прошли столѣтія, а островъ этотъ такъ и зовется „Женщины“, женскимъ остался онъ островомъ.
Испанцы на насъ не похожи. Мнѣ вспоминается одно изъ моихъ путевыхъ впечатлѣній.
Въ зимній день, въ концѣ января, я уѣзжалъ изъ Гамбурга въ Мексику на большомъ океанскомъ кораблѣ „Принцъ Іоахимъ“, общества „Hamburg-Amerika-Linie“. Публика была ультра-европейская. Нѣмцы, еще Нѣмцы и еще Нѣмцы. Итальянскій авантюристъ, Французскій коммерсантъ съ острова Кубы, нѣсколько Англичанокъ съ младенцами, воцарившихся на кораблѣ рѣшительно и импозантно, ибо вѣдь Англія—царица морей, и двое недовольныхъ Русскихъ, изъ которыхъ одинъ—я. Недовольны же мы были потому, что, въ Русской наивности, думали—какъ сядемъ на корабль, такъ и будетъ тамъ все по-особенному, ужь почти что будемъ въ Мексикѣ. А тутъ самая низкая Европа. И печально алѣло закатное солнце нашего Сѣвера, когда корабль отплывалъ по густо-синему морю, рас-
ской стремительности, мешающий ему стать изнеженным и вечно напоминающий о битвах. В нём есть также дуновения древнейших Иберийских влияний, уводящие нас вовсе от наших дней — к алым зорям и расцветам Атлантиды.
Испанец не похож на Европейца. В нём есть что-то, что делает его совершенно иным. Глаза, которые видят, руки, которые берут, воистину берут. Во всём цельность и непосредственность прикосновения. Он душой осязает, как мы осязаем телом. Словами целует. Плывёт в пустынных морях Испанский корабль, видят матросы остров, женские лица на нём, а где же мужчины? Их нет, и Испанец со смехом и детски дивуясь воскликнул: «Mujeres!» «Женщины!» Кажется, что́ в том, чтоб так воскликнуть? Ничего, и что-то. Ибо вот прошли столетия, а остров этот так и зовётся «Женщины», женским остался он островом.
Испанцы на нас не похожи. Мне вспоминается одно из моих путевых впечатлений.
В зимний день, в конце января, я уезжал из Гамбурга в Мексику на большом океанском корабле «Принц Иоахим», общества «Hamburg-Amerika-Linie». Публика была ультра-европейская. Немцы, ещё Немцы и ещё Немцы. Итальянский авантюрист, Французский коммерсант с острова Кубы, несколько Англичанок с младенцами, воцарившихся на корабле решительно и импозантно, ибо ведь Англия — царица морей, и двое недовольных Русских, из которых один — я. Недовольны же мы были потому, что, в Русской наивности, думали — как сядем на корабль, так и будет там всё по-особенному, уж почти что будем в Мексике. А тут самая низкая Европа. И печально алело закатное солнце нашего Севера, когда корабль отплывал по густо-синему морю, рас-
