Тамъ былъ гіацинтъ, и небесный сафиръ,
И возлѣ смарагдовъ—алмазъ,
Карбункулъ, въ которомъ весь огненный міръ,
Топазъ, хризолитъ, хризопрасъ.
25 Просвѣчивалъ женской мечтой маргаритъ,
Опалъ, сардониксъ, халцедонъ,
И чуть раскрывались цвѣтистости плитъ,
Двѣнадцатиструнный былъ звонъ.
И чуть въ просіяньи двѣнадцати вратъ
30 На мигъ возникали дома,
Никто не хотѣлъ возвращаться назадъ,
Крича, что внѣ Города—тьма.
И тутъ возвѣщалось двѣнадцать часовъ
Съ возвышенныхъ стѣнъ городскихъ,
35 И мѣсяцы, въ тканяхъ изъ вешнихъ цвѣтовъ,
Кружились подъ звончатый стихъ.
И тотъ, кто въ одни изъ двѣнадцати вратъ
Своею судьбой былъ введенъ,
Вступалъ—какъ цвѣтокъ въ расцвѣтающій садъ,
40 Какъ звукъ въ возростающій звонъ.
Там был гиацинт, и небесный сафир,
И возле смарагдов — алмаз,
Карбункул, в котором весь огненный мир,
Топаз, хризолит, хризопрас.
25 Просвечивал женской мечтой маргарит,
Опал, сардоникс, халцедон,
И чуть раскрывались цветистости плит,
Двенадцатиструнный был звон.
И чуть в просияньи двенадцати врат
30 На миг возникали дома,
Никто не хотел возвращаться назад,
Крича, что вне Города — тьма.
И тут возвещалось двенадцать часов
С возвышенных стен городских,
35 И месяцы, в тканях из вешних цветов,
Кружились под звончатый стих.
И тот, кто в одни из двенадцати врат
Своею судьбой был введён,
Вступал — как цветок в расцветающий сад,
40 Как звук в возрастающий звон.
— Что было у васъ за пирами?
— Цвѣточныя чаши, любовь.
— Что выше?—Всѣ звѣзды надъ нами.
— Что въ чашахъ?—Поющая кровь.
5 — Своя иль чужая?—Смѣшались.
— А пѣсни?—Всегда объ одномъ.
— Въ какой же странѣ вы остались?
— Осанну, Осанну поемъ.
— Что было у вас за пирами?
— Цветочные чаши, любовь.
— Что выше? — Все звёзды над нами.
— Что в чашах? — Поющая кровь.
5 — Своя иль чужая? — Смешались.
— А песни? — Всегда об одном.
— В какой же стране вы остались?
— Осанну, Осанну поём.
