мелькаетъ подъ навѣсомъ зеленыхъ вѣтвей, среди которыхъ унывится крикъ кукушки,—его журчаніе, постепенно, замолкаетъ, переходя въ зримое глазамъ полногласное безмолвіе широкой рѣки,—могучій объемъ многоводной рѣки, съ шириной верстовой и многоверстной, втекаетъ въ шумящее Море и въ гудящій Океанъ, всеобъемлющій Океанъ создаетъ полногласные приливы и отливы,—по зеленымъ и голубымъ и сѣрымъ и синимъ его пространствамъ разбросаны сады острововъ,—человѣкъ слушаетъ голосъ Моря, и слагаетъ былины и рапсодіи.
Своимъ плескомъ и шелестомъ волнъ по песку, своимъ гудомъ глухимъ, приходящимъ и уходящимъ, взрывомъ вспѣненныхъ валовъ, попавшихъ съ разбѣга въ тѣснину прибрежныхъ скалъ, всѣмъ своимъ видомъ, голубымъ, всеокружнымъ, безмѣрнымъ, Море настолько чаруетъ человѣка, что, едва заговоривъ о немъ, лишь его назвавъ, онъ уже становится поэтомъ. Развѣ въ древне-Эллинскомъ Θάλασσα не слышенъ весь шелестъ и шопотъ морской волны, съ пѣнистымъ малымъ свистомъ забѣжавшей на сѣрый песокъ? Развѣ въ Русскомъ—Море, въ Латинскомъ—Mare, въ Полине-
мелькает под навесом зеленых ветвей, среди которых унывится крик кукушки, — его журчание, постепенно, замолкает, переходя в зримое глазам полногласное безмолвие широкой реки, — могучий объем многоводной реки, с шириной верстовой и многоверстной, втекает в шумящее Море и в гудящий Океан, всеобъемлющий Океан создает полногласные приливы и отливы, — по зеленым и голубым и серым и синим его пространствам разбросаны сады островов, — человек слушает голос Моря, и слагает былины и рапсодии.
Своим плеском и шелестом волн по песку, своим гудом глухим, приходящим и уходящим, взрывом вспененных валов, попавших с разбега в теснину прибрежных скал, всем своим видом, голубым, всеокружным, безмерным, Море настолько чарует человека, что, едва заговорив о нём, лишь его назвав, он уже становится поэтом. Разве в древне-Эллинском Θάλασσα не слышен весь шелест и шёпот морской волны, с пенистым малым свистом забежавшей на серый песок? Разве в Русском — Море, в Латинском — Mare, в Полине-
