ныя остроты, и что̀ бы онъ ни сказалъ, умное или глупое, острое или плоское, даже веселое или печальное, во всякомъ случаѣ Плекъ и Пайкъ, не теряя ни единой минуты, какъ по команда, отвѣчали ему неистовымъ хохотомъ.
Обѣдъ былъ чудесный; гости ѣли на славу; но больше всѣхъ отличились весельчаки Плекъ и Пайкъ. Эти два джентльмена, съ удивительною настойчивостью и знаніемъ дѣла, пожирали все, что ни являлось на столъ, и послѣ такихъ блистательныхъ подвиговъ, всё-еще сохранили примѣчательную степень энергіи желудка, такъ, что когда былъ поданъ десертъ, они приступили къ нему свободно и беззаботно, какъ-будто не брали въ ротъ ничего солиднаго со вчерашняго дня.
— Господа! сказалъ лордъ Верисофтъ, прихлебывая первую рюмку портвейну: признаюсь вамъ, обѣдъ этотъ данъ въ долгъ; но согласитесь однако жъ, что если бы всѣ долги дѣлались съ такимъ удовольствіемъ, то можно бы дѣлать ихъ хоть всякій день.
— У тебя ужъ ихъ довольно, замѣтилъ сэръ Мольбери, съ громкимъ акомпаньементомъ Плеска и Пайка.
— А я дѣлаю ихъ не всякій день, сказалъ, засмѣявшись, лордъ.
— Вѣроятно, только по праздникамъ, примолвилъ пятый гость, котораго не рекомендовали Катѣ; и сказавши это онъ взглянулъ на Пайка и Плеска, какъ-бы ожидая отъ нихъ улыбки въ награду своей остротѣ, но два джентльмена, обязавшись улыбаться только остротамъ сэръ Мольбери Хока, были угрюмы на этотъ разъ, какъ подрядчики, и пятый гость, въ замѣшательствѣ, началъ съ чрезвычайно нѣжнымъ участіемъ разсматривать цвѣтъ вина въ своей рюмкѣ.
— Да что̀ жъ это за дьявольщина! вскричалъ наконецъ сэръ Мольбери: почему никто не говорить миссъ Никльби о любви! Вѣдь ей скучно!
