мана ножикъ, отъ котораго онъ, конечно, и самъ желалъ поскорѣе избавиться, какъ отъ предмета опаснаго для ношенія въ карманѣ. Нѣжная супруга отвела его въ кабинетъ, уложила въ постель, и черезъ нѣсколько минутъ Манталини задремалъ съ горя.
Но какъ бы то ни было, только два или три часа спустя послѣ этого приключенія, всѣ швеи и работницы мадамъ Манталини получили отставку, а черезъ два-или три дня имя ея явилось въ спискѣ банкротовъ. Мистрисъ Никльби сказала по этому случаю, что она уже давно ожидала такой развязки, и привела нѣсколько неизвѣстныхъ до-тѣхъ-поръ примѣровъ своей чудесной способности предсказывать будущее.
— Я опять-таки повторю, примолвила она, упирая на слово «опять», хотя, сколько мы знаемъ, она прежде никогда не говаривала того, что̀ намѣревалась сказать теперь: я опять повторю, что ты, Катя, совершенно напрасно привязалась къ ремеслу модной портнихи. Разумѣется, я не хотѣла и не хочу упрекать тебя; но если бы ты напередъ посовѣтовалась съ матерью....
И мистрисъ Никльби говорила долго, долго.... Однако жъ Катя осталась безъ мѣста и безъ куска хлѣба; дядя жестокъ, братъ далеко!
Въ самомъ дѣлѣ Николай былъ въ это время далеко отъ Лондона. Выбѣжавъ изъ жилища матери и сестры, онъ, чтобы не потерять мужества, шелъ безъ оглядки до самой квартиры Ньюмена Ноггса.
— Отчего вы такъ тяжело дышете? спросилъ Смайкъ, увидѣвъ своего друга.
— Ничего.... усталъ, отвѣчалъ Николай.
— Гдѣ вы были?
— У своихъ. Видѣлъ матушка и сестру.
— Сестру? развѣ у васъ есть сестра?
— Да. Я нѣсколько разъ говорилъ о ней при тебѣ.
