— Я вамъ дамъ смѣяться! — закричалъ торговецъ, замахиваясь на нихъ хлыстомъ.
Но они ловко увернулись, пустились бѣжать и, прежде чѣмъ онъ успѣлъ догнать ихъ, уже сидѣли на лошадяхъ.
— Прощайте, масса. Покойной ночи, — проговорилъ Сэмъ совершенно серьезно. — Я боюсь, что миссисъ безпокоится насчетъ Джерри. Мы больше не нужны массѣ Гэлею. Миссисъ ни за что не позволила бы намъ гнать лошадей по Лиззиному мосту. — Онъ шутливо ткнулъ Анди въ бокъ и пустилъ лошадь вскачь. Анди послѣдовалъ за нимъ, они скрылись изъ виду, и только взрывы ихъ смѣха издали доносились по вѣтру.
— Я вам дам смеяться! — закричал торговец, замахиваясь на них хлыстом.
Но они ловко увернулись, пустились бежать и, прежде чем он успел догнать их, уже сидели на лошадях.
— Прощайте, масса. Покойной ночи, — проговорил Сэм совершенно серьезно. — Я боюсь, что миссис беспокоится насчет Джерри. Мы больше не нужны массе Гэлею. Миссис ни за что не позволила бы нам гнать лошадей по Лиззиному мосту. — Он шутливо ткнул Анди в бок и пустил лошадь вскачь. Анди последовал за ним, они скрылись из виду, и только взрывы их смеха издали доносились по ветру.
Были уже сумерки, когда Элиза совершила свою отчаянную переправу черезъ рѣку. Сѣроватый вечерній туманъ, медленно поднимавшійся съ рѣки, окуталъ ее, когда она шла по берегу, а вздувшаяся рѣка и движущіяся массы льда положили непреодолимую преграду между нею и ея преслѣдователями. Поэтому Гэлей медленно и угрюмо вернулся въ трактирчикъ, обдумывая, что предпринять дальше. Хозяйка открыла ему дверь въ маленькую гостиную, со старымъ ковромъ на полу, со столомъ покрытымъ блестящею черною клеенкой и съ нѣскольками стульями съ высокими деревянными спинками. На полупотухшемъ каминѣ стояли ярко раскрашенныя гипсовыя фигурки; передъ каминомъ тянулась длинная деревянная скамья. Гэлей опустился на нее и сталъ размышлять о непрочности человѣческихъ надеждъ и земного счастья вообще.
— И зачѣмъ мнѣ, — говорилъ онъ самому себѣ, — такъ понадобился мальчишка, чтобы изъ-за него я до того опростоволосился? — И онъ облегчилъ себѣ душу, повторивъ по собственному адресу цѣлый рядъ отборныхъ ругательствъ, которыя были вполнѣ заслужены, но которыя мы ради приличія не беремся повторять.
Вдругъ его заставилъ вздрогнуть громкій непріятный голосъ человѣка, очевидно, слѣзавшаго съ лошади передъ подъѣздомъ. Онъ подбѣжалъ къ окну.
— Чортъ возьми! Да это прямо то, что люди называютъ Провидѣніемъ! Кажется, я не ошибся: это Томъ Локеръ.
Гэлей поспѣшилъ въ буфетъ. У самаго прилавка, въ уйду комнаты, стоялъ плотный мускулистый человѣкъ футовъ шести
Были уже сумерки, когда Элиза совершила свою отчаянную переправу через реку. Сероватый вечерний туман, медленно поднимавшийся с реки, окутал ее, когда она шла по берегу, а вздувшаяся река и движущиеся массы льда положили непреодолимую преграду между нею и её преследователями. Поэтому Гэлей медленно и угрюмо вернулся в трактирчик, обдумывая, что предпринять дальше. Хозяйка открыла ему дверь в маленькую гостиную, со старым ковром на полу, со столом покрытым блестящею черною клеенкой и с несколькими стульями с высокими деревянными спинками. На полупотухшем камине стояли ярко раскрашенные гипсовые фигурки; перед камином тянулась длинная деревянная скамья. Гэлей опустился на нее и стал размышлять о непрочности человеческих надежд и земного счастья вообще.
— И зачем мне, — говорил он самому себе, — так понадобился мальчишка, чтобы из-за него я до того опростоволосился? — И он облегчил себе душу, повторив по собственному адресу целый ряд отборных ругательств, которые были вполне заслужены, но которые мы ради приличия не беремся повторять.
Вдруг его заставил вздрогнуть громкий неприятный голос человека, очевидно, слезавшего с лошади перед подъездом. Он подбежал к окну.
— Чёрт возьми! Да это прямо то, что люди называют Провидением! Кажется, я не ошибся: это Том Локер.
Гэлей поспешил в буфет. У самого прилавка, в уйду комнаты, стоял плотный мускулистый человек футов шести
