— Какая красивая бабенка, — сказалъ онъ сенатору. — Ну да красивымъ-то и приходится особенно часто убѣгать, если онѣ хотятъ остаться порядочными женщинами. Дѣло извѣстное.
Сенаторъ разсказалъ въ нѣсколькихъ словахъ исторію Элизы.
— О, у, ай, ай, скажите пожалуйста! говорилъ добрякъ жалостливо. — Ишь какія дѣла. Бѣдное созданіе! И за ней гонятся, какъ за звѣремъ, за то только что у нея человѣческія чувства, что она дѣлаетъ то, что сдѣлала бы каждая мать на ея мѣстѣ! Просто такъ и хочется выругать ихъ послѣдними словами! — и честный Джонъ вытеръ глаза огромною, желтою, веснусчатою рукою. — Знаете, что я вамъ скажу, я долго не рѣшался присоединиться къ церкви, потому что наши попы увѣряли, будто Библія оправдываетъ всѣ эти мерзости. Я, понятно, не могъ спорить съ ними, я вѣдь не знаю, какъ они, и по-гречески, и по-еврейски. Я и махнулъ рукой и на нихъ, и на Библію. А потомъ я встрѣтилъ попа, который былъ тоже ученый, зналъ по-гречески и все такое, такъ онъ сказалъ мнѣ совсѣмъ обратное. Ну, тогда я сталъ ходить въ церковь, право! — Говоря эти слова Джонъ старался откупорить бутылку сидра и, наконецъ, налилъ гостю стаканъ шипучаго напитка.
— Вамъ лучше остаться здѣсь до разсвѣта, радушно сказалъ онъ; — я сейчасъ позову старуху, и она въ минуту соорудитъ вамъ постель.
— Благодарю васъ, мой другъ, отвѣчалъ сенаторъ, но мнѣ надо ѣхать, чтобы захватить ночной дилижансъ въ Колумбію
— Ну, что дѣлать, если надо, такъ надо. Я васъ немного провожу, покажу вамъ другую дорогу, не такую плохую.
Джонъ одѣлся и съ фонаремъ въ рукѣ вывелъ карету сенатора на дорогу, которая проходила по ложбинѣ сзади фермы. Когда они прощались, сенаторъ сунулъ ему въ руку бумажку въ десять долларовъ.
— Для нея, — коротко сказалъ онъ.
— Хорошо, — также коротко отвѣтилъ Джонъ.
Они пожали другъ другу руку и разстались.
— Какая красивая бабенка, — сказал он сенатору. — Ну да красивым-то и приходится особенно часто убегать, если они хотят остаться порядочными женщинами. Дело известное.
Сенатор рассказал в нескольких словах историю Элизы.
— О, у, ай, ай, скажите пожалуйста! говорил добряк жалостливо. — Ишь какие дела. Бедное создание! И за ней гонятся, как за зверем, за то только что у неё человеческие чувства, что она делает то, что сделала бы каждая мать на её месте! Просто так и хочется выругать их последними словами! — и честный Джон вытер глаза огромною, желтою, веснусчатою рукою. — Знаете, что я вам скажу, я долго не решался присоединиться к церкви, потому что наши попы уверяли, будто Библия оправдывает все эти мерзости. Я, понятно, не мог спорить с ними, я ведь не знаю, как они, и по-гречески, и по-еврейски. Я и махнул рукой и на них, и на Библию. А потом я встретил попа, который был тоже ученый, знал по-гречески и всё такое, так он сказал мне совсем обратное. Ну, тогда я стал ходить в церковь, право! — Говоря эти слова Джон старался откупорить бутылку сидра и, наконец, налил гостю стакан шипучего напитка.
— Вам лучше остаться здесь до рассвета, радушно сказал он; — я сейчас позову старуху, и она в минуту соорудит вам постель.
— Благодарю вас, мой друг, отвечал сенатор, но мне надо ехать, чтобы захватить ночной дилижанс в Колумбию
— Ну, что делать, если надо, так надо. Я вас немного провожу, покажу вам другую дорогу, не такую плохую.
Джон оделся и с фонарем в руке вывел карету сенатора на дорогу, которая проходила по ложбине сзади фермы. Когда они прощались, сенатор сунул ему в руку бумажку в десять долларов.
— Для неё, — коротко сказал он.
— Хорошо, — также коротко ответил Джон.
Они пожали друг другу руку и расстались.
Сѣрое дождливое февральское утро заглянуло въ окна хижины дяди Тома. Оно освоило печальныя лица, отраженіе печальныхъ сердецъ. Маленькій столикъ стоялъ передъ печкой, покры-
Серое дождливое февральское утро заглянуло в окна хижины дяди Тома. Оно освоило печальные лица, отражение печальных сердец. Маленький столик стоял перед печкой, покры-
