— О, папа, вы для меня все можете сдѣлать и все дѣлаете. Вы мнѣ читаете, вы по ночамъ сидите подлѣ меня, а Томъ только носитъ меня да поетъ; и я знаю, что для него носить легче, чѣмъ для васъ. Онъ такой сильный!
Ни одинъ только Томъ желалъ что-нибудь сдѣлать для больной. Всѣ слуги дома раздѣляли это желаніе, и всякій старался, чѣмъ могъ, услужить ей.
Бѣдная Мамми всѣмъ сердцемъ стремилась къ своей маленькой любимицѣ. Но она ни днемъ, ни ночью не могла посидѣть около нея: Марія объявила, что при ея настоящемъ состояніи духа покой для нея невозможенъ и, конечно, никому не давала покою. Двадцать разъ въ ночь будила она Мамми то потереть ей ноги, то помочить голову, то найти носовой платокъ, то посмотрѣть, что за шумъ въ комнатѣ Евы, то опустить занавѣсъ, потому что слишкомъ свѣтло, то поднять его, потому что слишкомъ темно; днемъ, когда Мамми такъ хотѣлось поухаживать хоть немножко за своей дорогой дѣвочкой, Марія удивительно искусно изобрѣтала для нея разныя занятія въ домѣ п внѣ дома, или держала ее около себя; такъ что она могла видѣть Еву только урывками, на минутку.
— Я чувствую, что обязана особенно заботиться о себѣ, именно теперь, — говорила Марія, — я такъ слаба, а на мнѣ лежитъ весь уходъ за нашей дорогой малюткой.
— Неужели, моя милая? — удивился Сентъ-Клеръ, — а мнѣ казалось, что кузина избавила тебя отъ этого.
— Ты разсуждаешь, какъ мужчина, Сентъ-Клеръ, точно будто кто-нибудь можетъ избавить мать отъ заботъ объ ея умирающемъ ребенкѣ! Ну, да все равно, никто не понимаетъ, что я чувствую! Я не могу относиться ко всему такъ легко, какъ ты!
Сентъ-Клеръ улыбнулся. Простите ему эту улыбку, онъ не въ состояніи былъ удержаться. — Сентъ-Клеръ еще могъ улыбаться! Такъ свѣтлы и спокойны были послѣдніе дни странствія этой маленькой души, такой легкій, благоухающій вѣтерокъ несъ эту лодочку къ небеснымъ берегамъ, что не чувствовалось, чтобы это было приближеніе смерти. Дѣвочка не страдала; она ощущала только спокойную, безболѣзненную слабость, которая постепенно увеличивалась съ каждымъ днемъ; она была такъ прелестна, такъ нѣжна, такъ счастлива и преисполнена вѣры, что всякій невольно поддавался умиротворяющему вліянію невинности и покоя, которыя она разливала вокругъ себя. Сентъ-Клеръ ощущалъ какое-то странное спокойствіе. Не то, чтобы онъ надѣялся, — это было невозможно. Онъ и не покорился, онъ только
— О, папа, вы для меня всё можете сделать и всё делаете. Вы мне читаете, вы по ночам сидите подле меня, а Том только носит меня да поет; и я знаю, что для него носить легче, чем для вас. Он такой сильный!
Ни один только Том желал что-нибудь сделать для больной. Все слуги дома разделяли это желание, и всякий старался, чем мог, услужить ей.
Бедная Мамми всем сердцем стремилась к своей маленькой любимице. Но она ни днем, ни ночью не могла посидеть около неё: Мария объявила, что при её настоящем состоянии духа покой для неё невозможен и, конечно, никому не давала покою. Двадцать раз в ночь будила она Мамми то потереть ей ноги, то помочить голову, то найти носовой платок, то посмотреть, что за шум в комнате Евы, то опустить занавес, потому что слишком светло, то поднять его, потому что слишком темно; днем, когда Мамми так хотелось поухаживать хоть немножко за своей дорогой девочкой, Мария удивительно искусно изобретала для неё разные занятия в доме п вне дома, или держала ее около себя; так что она могла видеть Еву только урывками, на минутку.
— Я чувствую, что обязана особенно заботиться о себе, именно теперь, — говорила Мария, — я так слаба, а на мне лежит весь уход за нашей дорогой малюткой.
— Неужели, моя милая? — удивился Сент-Клер, — а мне казалось, что кузина избавила тебя от этого.
— Ты рассуждаешь, как мужчина, Сент-Клер, точно будто кто-нибудь может избавить мать от забот об её умирающем ребенке! Ну, да всё равно, никто не понимает, что я чувствую! Я не могу относиться ко всему так легко, как ты!
Сент-Клер улыбнулся. Простите ему эту улыбку, он не в состоянии был удержаться. — Сент-Клер еще мог улыбаться! Так светлы и спокойны были последние дни странствия этой маленькой души, такой легкий, благоухающий ветерок нес эту лодочку к небесным берегам, что не чувствовалось, чтобы это было приближение смерти. Девочка не страдала; она ощущала только спокойную, безболезненную слабость, которая постепенно увеличивалась с каждым днем; она была так прелестна, так нежна, так счастлива и преисполнена веры, что всякий невольно поддавался умиротворяющему влиянию невинности и покоя, которые она разливала вокруг себя. Сент-Клер ощущал какое-то странное спокойствие. Не то, чтобы он надеялся, — это было невозможно. Он и не покорился, он только
