Страница:Бичер-Стоу - Хижина дяди Тома, 1908.djvu/514

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


— 484 —

то цѣдилъ слова сквозь зубы, — знаешь ты, что я рѣшился убить тебя?

— Очень можетъ быть, масса, — спокойно отвѣчалъ Томъ.

— Я рѣшился, — повторилъ Легри съ зловѣщимъ спокойствіемъ, — и непремѣнно сдѣлаю это… если ты мнѣ не скажешь все, что знаешь объ этихъ бѣглыхъ дѣвкахъ.

Томъ молчалъ.

— Слышишь, что я говорю! — зарычалъ Легри точно разъяренный левъ и топнулъ ногой. — Отвѣчай!

— Мнѣ нечего сказать, вамъ, масса, — отвѣчалъ Томъ медленно и твердо.

— Ты осмѣлишься сказать, черномордый ханжа, что ты не знаешь гдѣ онѣ? — вскричалъ Легри.

Томъ молчалъ.

— Отвѣчай! — прогремѣлъ Легри, осыпая его бѣшенными ударами. — Знаешь ты что нибудь?

— Знаю, масса, но не могу сказать. А умереть могу.

Легри перевелъ духъ, сдержавъ на минуту свое бѣшенство,

онъ взялъ Тома за руку и, приблизивъ свое лицо къ его лицу, проговорилъ страшнымъ голосомъ. — Слушай, Томъ, я пощадилъ тебя одинъ разъ, и потому ты думаешь, я не сдѣлаю того, что говорю; но на этотъ разъ я рѣшился и все разсчиталъ. Ты все время шелъ противъ меня, теперь я или смирю или убыо тебя, одно изъ двухъ. Я выпущу изъ тебя всю кровь капля по каплѣ, пока ты не издохнешь!

Томъ поднялъ глаза на своего господина и сказалъ:

— Масса, если бы вы были больны, или несчастны, или умирали, я самъ охотно отдалъ бы всю свою кровь, чтобы спасти васъ. И если бы, выпустивъ по каплѣ кровь изъ моего жалкаго, стараго тѣла, можно было спасти вашу драгоцѣнную душу, я бы охотно пролилъ ее, какъ Господь Богъ пролилъ кровь для моего спасенія. О, масса, не берите этого великаго грѣха на свою душу. Это будетъ тяжелѣе для васъ, чѣмъ для меня. Что бы вы со мной ни дѣлали, мои мученія скоро кончатся; но, если вы не раскаетесь, вы будете мучиться вѣчно!

Эти глубоко прочувствованныя слова прозвучали словно небесная музыка среди бури, и на минуту все смолкло. Легри стоялъ, какъ ошеломленный и глядѣлъ на Тома. Въ комнатѣ водворилась такая тишина, что слышно было тиканье старыхъ часовъ, отсчитывавшихъ мгновенія, въ которыя это ожесточенное сердце еще могло одуматься.

Но это продолжалось недолго. Минутное колебаніе, нерѣ-


Тот же текст в современной орфографии

то цедил слова сквозь зубы, — знаешь ты, что я решился убить тебя?

— Очень может быть, масса, — спокойно отвечал Том.

— Я решился, — повторил Легри с зловещим спокойствием, — и непременно сделаю это… если ты мне не скажешь всё, что знаешь об этих беглых девках.

Том молчал.

— Слышишь, что я говорю! — зарычал Легри точно разъяренный лев и топнул ногой. — Отвечай!

— Мне нечего сказать, вам, масса, — отвечал Том медленно и твердо.

— Ты осмелишься сказать, черномордый ханжа, что ты не знаешь где они? — вскричал Легри.

Том молчал.

— Отвечай! — прогремел Легри, осыпая его бешеными ударами. — Знаешь ты что-нибудь?

— Знаю, масса, но не могу сказать. А умереть могу.

Легри перевел дух, сдержав на минуту свое бешенство,

он взял Тома за руку и, приблизив свое лицо к его лицу, проговорил страшным голосом. — Слушай, Том, я пощадил тебя один раз, и потому ты думаешь, я не сделаю того, что говорю; но на этот раз я решился и всё рассчитал. Ты всё время шел против меня, теперь я или смирю или убыо тебя, одно из двух. Я выпущу из тебя всю кровь капля по капле, пока ты не издохнешь!

Том поднял глаза на своего господина и сказал:

— Масса, если бы вы были больны, или несчастны, или умирали, я сам охотно отдал бы всю свою кровь, чтобы спасти вас. И если бы, выпустив по капле кровь из моего жалкого, старого тела, можно было спасти вашу драгоценную душу, я бы охотно пролил ее, как Господь Бог пролил кровь для моего спасения. О, масса, не берите этого великого греха на свою душу. Это будет тяжелее для вас, чем для меня. Что бы вы со мной ни делали, мои мучения скоро кончатся; но, если вы не раскаетесь, вы будете мучиться вечно!

Эти глубоко прочувствованные слова прозвучали словно небесная музыка среди бури, и на минуту всё смолкло. Легри стоял, как ошеломленный и глядел на Тома. В комнате водворилась такая тишина, что слышно было тиканье старых часов, отсчитывавших мгновения, в которые это ожесточенное сердце еще могло одуматься.

Но это продолжалось недолго. Минутное колебание, нере-