Весной, въ новолунье, въ прозрачный тотъ часъ, Что двойственно вѣченъ и новъ,
И сладко волнуетъ и радуетъ насъ, Колеблясь на грани міровъ, 175 Я вздрогнулъ отъ взора двухъ призрачныхъ глазъ, Въ одномъ изъ большихъ городовъ.
Глаза отражали застывшіе сны, Подъ тѣнью безжизненныхъ вѣкъ,
Въ нихъ не было чаръ уходящей весны, 180 Огней убѣгающихъ рѣкъ,
Глаза были полны морской глубины, И были слѣпыми навѣкъ.
У темнаго дома стояла она, Видѣнье тяжелыхъ потерь, 185 И я изъ высокаго видѣлъ окна, Какъ замкнута черная дверь,
Предъ блѣдною дѣвой съ глубокаго дна, Что нищею ходитъ теперь.
Въ томъ сумрачномъ домѣ, большой вышины, 190 Балладу о морѣ я пѣлъ,
О дѣвѣ, которую мучили сны, Что есть неподводный предѣлъ,
Что можетъ быть въ мірѣ двѣ правды даны Для душъ и для жаждущихъ тѣлъ. 195 И съ болью я медлилъ и ждалъ у окна, И явственно слышалъ въ окно
Два слова, что молвила дѣва со дна, Мнѣ вамъ передать ихъ дано:
«Я видѣла Солнце»,—сказала она, 200 «Что̀ послѣ,—не все-ли равно!»
Тот же текст в современной орфографии
7.
Весной, в новолунье, в прозрачный тот час, Что двойственно вечен и нов,
И сладко волнует и радует нас, Колеблясь на грани миров, 175 Я вздрогнул от взора двух призрачных глаз, В одном из больших городов.
Глаза отражали застывшие сны, Под тенью безжизненных век,
В них не было чар уходящей весны, 180 Огней убегающих рек,
Глаза были полны морской глубины, И были слепыми навек.
У тёмного дома стояла она, Виденье тяжёлых потерь, 185 И я из высокого видел окна, Как замкнута чёрная дверь,
Пред бледною девой с глубокого дна, Что нищею ходит теперь.
В том сумрачном доме, большой вышины, 190 Балладу о море я пел,
О деве, которую мучили сны, Что есть неподводный предел,
Что, может быть, в мире две правды даны — Для душ и для жаждущих тел. 195 И с болью я медлил и ждал у окна, И явственно слышал в окно
Два слова, что молвила дева со дна, Мне вам передать их дано:
«Я видела Солнце», — сказала она, 200 «Что́ после, — не всё ли равно!»
