Показался съ поворота всадникъ огнеликій,
Конь летѣлъ стремительно и сталъ съ огнемъ въ глазахъ,
Въ воздухѣ еще дрожали — отголоски, крики,
Но мгновенье было — трепетъ, взоры были — страхъ!
Былъ у всадника въ рукахъ развитый длинный свитокъ,
Огненныя буквы возвѣщали имя: Смерть…
Полосами яркими, какъ пряжей пышныхъ нитокъ,
Въ высотѣ надъ улицей вдругъ разгорѣлась твердь.
И въ великомъ ужасѣ, скрывая лица, — люди
То безсмысленно взывали: «Горе! съ нами Богъ!»
То, упавъ на мостовую, бились въ общей грудѣ…
Звѣри морды прятали, въ смятеньи, между ногъ.
Только женщина, пришедшая сюда для сбыта
Красоты своей, — въ восторгѣ бросилась къ коню,
Плача цѣловала лошадиныя копыта,
Руки простирала къ огневѣющему дню.
Да еще безумный, убѣжавшій изъ больницы,
Выскочилъ, растерзанный, пронзительно крича:
«Люди! Вы ль не узнаете Божіей десницы!
Сгибнетъ четверть васъ — отъ мора, глада, и меча!»
Показался с поворота всадник огнеликий,
Конь летел стремительно и стал с огнем в глазах,
В воздухе еще дрожали — отголоски, крики,
Но мгновенье было — трепет, взоры были — страх!
Был у всадника в руках развитый длинный свиток,
Огненные буквы возвещали имя: Смерть…
Полосами яркими, как пряжей пышных ниток,
В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.
И в великом ужасе, скрывая лица, — люди
То бессмысленно взывали: «Горе! с нами Бог!»
То, упав на мостовую, бились в общей груде…
Звери морды прятали, в смятеньи, между ног.
Только женщина, пришедшая сюда для сбыта
Красоты своей, — в восторге бросилась к коню,
Плача целовала лошадиные копыта,
Руки простирала к огневеющему дню.
Да еще безумный, убежавший из больницы,
Выскочил, растерзанный, пронзительно крича:
«Люди! Вы ль не узнаете Божией десницы!
Сгибнет четверть вас — от мора, глада, и меча!»
