— Впередъ!
— Погоди, князь, дай послѣднее слово къ народу сказать. Простите, московскіе люди, не поминайте лихомъ! Стояли мы за васъ до конца, да не далъ Богъ удачи; новые порядки начинаются. Покоритесь-же волѣ Божіей, слушайтесь царскихъ указовъ, не подымайтесь на Годунова. Теперь не-съ-кѣмъ вамъ идти на него, и некому будетъ отстаивать васъ. А терплю я за вину мою, въ чемъ грѣшонъ, за то и терплю. Не въ томъ грѣшенъ, что съ Годуновымъ спорилъ, а въ томъ, что кривымъ путемъ пошелъ, хотѣлъ царицу съ царемъ развести. А потомъ и хуже того учинилъ, на самого царя поднялся! Онъ — святой царь, дѣтушки, онъ — отъ Бога царь, и царица его святая. Дай имъ, Господи, много лѣтъ здравствовать!
Къ Туренину.
Ну, теперь, князь, идемъ. Простите, московскіе люди!
— Батюшка! Отецъ нашъ! На кого ты насъ, сиротъ, покидаешь!
— Бейте въ бубны!
Бубенщики бьютъ въ бубны. — Народъ разступается. — ШУЙСКИХЪ проводятъ черезъ сцену. — Изъ городскихъ воротъ выбѣгаетъ ШАХОВСКОЙ, безъ шапки, въ одной рукѣ сабля, въ другой пистолетъ. — За нимъ КРАСИЛЬНИКОВЪ и ГОЛУБЬ съ рогатинами.
— Гдѣ князь Иванъ Петровичъ?
— А на что̀ тебѣ? Выручать, что̀-ли? Опоздалъ, бояринъ!
— Эвотъ, сейчасъ тюремныя ворота за нимъ захлопнулись!
