сточная“ и „Буддійская“, a также большой эскизъ „Фонтанъ“ — ничто иное, какъ сказки о чудесахъ глубокихъ тоновъ: алаго, синяго, изумрудно-зеленаго и желтаго. Много поэзіи и фантастики.
Талантливый Павелъ Кузнецовъ выдѣляется изъ числа молодыхъ художниковъ своеобразной красотой своихъ блѣдныхъ картинъ-видѣній. Онъ грезитъ кистью, мечтаетъ на полотнѣ. Умирающіе или только нарождающіеся образы, образы внѣ жизни, внѣ точно опредѣленныхъ законовъ, съ приблизительными очертаніями, еле выступающими изъ розовато-голубого тумана — вотъ его сфера. Эти нежизненные образы художникъ связываетъ съ жизнью при помощи красоты. Ея мистическій ароматъ чуется и въ „Радости утра“, и въ „Голубомъ фонтанѣ“, и особенно въ „Утрѣ“ — лучшей вещи Кузнецова.
Какъ утонченный колористъ выдѣляется Hиколaй Mиліоти. Подобно Кузнецову, Миліоти изображаетъ не предметы, a свои видѣнія. Первый разсказываетъ о мечтахъ, о томъ, что должно быть, второй — о сновидѣніяхъ, о томъ, что было. Мечты по большей части чище, чѣмъ сновидѣнія; въ сновидѣніяхъ всегда больше земного, чѣмъ въ далекихъ отъ земли мечтахъ. У Миліоти чувствуются сны то безгрѣшно-небесные, прозрачные „(Rosa mystica“, „Fragment de panneau“, „Звонъ“), то земные, манящіе своей прекрасной порочностью („Fête galante“, „Kermesse“, „Leda“, «Les galants“). Онъ припоминаетъ эти сны и разсказываетъ о нихъ отрывистымъ языкомъ изысканныхъ красочныхъ пятенъ.
Сказочное, необычное находитъ себѣ выраженіе также и y Василія Mиліоти. Въ его небольшихъ вещахъ, своеобразныхь по манерѣ и по колориту, сквозитъ утонченный эстетизмъ. Много фантастическаго въ „Сказкѣ“, хороши: „Телемъ“, „Diurne“, „Erotique“.
Подъ конецъ хочется сказать о Врубелѣ, о самомъ цѣнномъ для меня художникѣ. Его дерзкій геній сказывается далеко не во всѣхъ имѣющихся на выставкѣ вещахъ. Кое-что можно было бы и не выставлять подъ кощунственныя замѣчанія праздно-слоняющейся толпы. Конечно, хороши его портреты и нѣкоторые эскизы, прекрасенъ по тонамъ маленькій набросокъ прежнихъ лѣть, изображающій группу лицъ подъ деревьями, но лучшее на нынѣшней выставкѣ это двѣ акварели: „Ангелъ“ и „Серафимъ“, который „перстами легкими, какъ сонъ“ касается зеницъ Пушкинскаго „Пророка“. И еще большая картина „Ангелъ“ — съ кадильницей и мечомъ. Она хороша своей мрачной торжественностью: точно громадные самоцвѣтные каменья горятъ вокругъ блѣднаго, экстатически-серьезнаго нежизненнаго лица… Акварели же прекрасны по своеобразной, одному Врубелю свойственной манерѣ письма. Видно какъ съ каждымъ смѣлымъ штрихомъ высѣкался огонь красоты изъ кремня природы.
