„Въ коллекціи сценъ войны 1812 г., изданныхъ извѣстнымъ Адамомъ, бывшимъ въ свитѣ герцога Лейхтенбергскаго, находится, кромѣ многихъ уже упомянутыхъ указаній, также одинъ листъ, изображающій группу французскихъ солдатъ, занятыхъ грабежемъ и поджиганіемъ домовъ, и художникъ въ приложенномъ объясненіи ясно говоритъ, что этихъ поступковъ было такъ много, что рушились послѣднія связи порядка и т. д.“ Однако и здѣсь (говоря о поджогѣ, а не о грабежахъ) можно говорить только какъ объ исключеніи, которое такъ поразило художника, что онъ увѣковѣчилъ его въ картинѣ; потому что тотъ же Альбрехтъ Адамъ самъ написалъ мемуары о московскомъ пожарѣ[1], въ которыхъ онъ всю вину въ немъ возлагаетъ на русскихъ.
Но нужно признать совершенной фантазіей то, что сообщаетъ намъ Горнъ[2], именно, что французы поджигали дома и затѣмъ ждали, пока жители выбѣгутъ изъ дверей съ самыми цѣнными вещами, чтобы затѣмъ напасть на нихъ и ограбить. На это можно возразить, что всѣ, имѣвшіе что-либо цѣнное, давно уже удалились изъ Москвы и, большею частью, съ этими цѣнностями; а затѣмъ и то: откуда же у пьянаго солдата найдется столько терпѣнія, чтобы спокойно ждать передъ домомъ, пока весь онъ будетъ охваченъ пламенемъ, съ сомнительною надеждою на то, что выйдетъ зажиточный житель дома; вѣдь во всей Москвѣ, по словамъ г-жи Толычовой[3],
- ↑ Albrecht Adam. Aus dem Leben eines Schlachtenmalers. Stuttgart 1886.
- ↑ „Versuch einer Darstellung“… стр. 62.
- ↑ Ramband, стр. 30.
«В коллекции сцен войны 1812 г., изданных известным Адамом, бывшим в свите герцога Лейхтенбергского, находится, кроме многих уже упомянутых указаний, также один лист, изображающий группу французских солдат, занятых грабежом и поджиганием домов, и художник в приложенном объяснении ясно говорит, что этих поступков было так много, что рушились последние связи порядка и так далее». Однако и здесь (говоря о поджоге, а не о грабежах) можно говорить только как об исключении, которое так поразило художника, что он увековечил его в картине; потому что тот же Альбрехт Адам сам написал мемуары о московском пожаре[1], в которых он всю вину в нем возлагает на русских.
Но нужно признать совершенной фантазией то, что сообщает нам Горн[2], именно, что французы поджигали дома и затем ждали, пока жители выбегут из дверей с самыми ценными вещами, чтобы затем напасть на них и ограбить. На это можно возразить, что все, имевшие что-либо ценное, давно уже удалились из Москвы и большею частью с этими ценностями; а затем и то: откуда же у пьяного солдата найдется столько терпения, чтобы спокойно ждать перед домом, пока весь он будет охвачен пламенем, с сомнительною надеждою на то, что выйдет зажиточный житель дома; ведь во всей Москве, по словам г-жи Толычовой[3],
