-какія археологическія свѣдѣнія, из которыхъ впослѣдствіи произошли его «Поѣздки» и собирался самъ написать исторію польской литературы. Само собою разумѣется, что при такихъ условіяхъ, въ какихъ онъ работалъ эта исторія могла быть только компиляціею, украшенною немногими самостоятельными чертами, какія можетъ прибавить каждое изученіе наново извѣстныхъ и приведенныхъ уже въ систему подлинниковъ.
Недостаточность такого образованія очевидна. Будучи совершенно неметодичнымъ, оно шло навыворотъ: не отъ общихъ, принятыхъ въ данное время началъ — къ частностямъ, но отъ мельчайшихъ подробностей — къ общимъ началамъ, которыя Кондратовичъ долженъ былъ угадывать и порою дополнятъ. Въ сороковыхъ годахъ господствовала въ преподаваніи нѣмецкая метафизика, перенесенная на нашу почву Трентовскимъ, Кремеромъ, Либельтомъ. Каждому изъ насъ вкладывали въ ротъ разжеванную, готовую исторіософическую систему, въ которой исторія начиналась не такъ какъ теперь ― отъ праотцовъ каменнаго вѣка, но всетаки издалека ― отъ Индіи и Китая, и выражала собой рядъ эволюцій въ три темпа ― «абсолютнаго духа», оканчивавшийся на культурѣ германской—вѣнцѣ мірозданія. Намъ хотѣлось немногаго: только прибавить къ разыграннымъ эволюціямъ еще одну, новую, которая бы представлялась въ будущемъ ― народами славянскими. Хорошо теперь смѣяться надъ «абсолютнымъ духомъ», надъ фатализмомъ des Werden's, надъ искусственной группировкой фактовъ исторіи, надъ соединеніемъ ихъ въ тройки тезъ, антитезъ и синтезъ. Польза однако отъ этой исторіософіи была въ свое время большая, такъ какъ система эта соединяла огромный запасъ свѣдѣній, сгрупированныхъ съ такой точностью, что отсюда явствовало основное единство всемірной исторіи, и течение жизни каждаго народа представлялось ясно отъ начала до конца, какъ ходъ развитія сборнаго организма, который принадлежалъ къ еще большему цѣлому.
