до того, что Польша едва не сдѣлалась протестантской. А такъ какъ при всемъ этомъ, Оржеховскій, оставался ревностнымъ католикомъ, то въ смятеніи имъ руководили только личные мотивы. Знатные протестанты ― Гурки, Радзивиллы, Зборовскій, Лещинскій, которые переодѣвались слугами, чтобы сопровождать въ Краковѣ Оржеховскаго, на конференцію съ епископами, и помогали ему деньгами, имѣли при этомъ ясную цѣль; они хотѣли, при его помощи, уничтожить такъ называемую «экзекуцію», то есть ограничение свѣтскихъ правъ, сопряженное съ епископскимъ отлученіемъ отъ церкви; понятно, что они стремились къ этому для полученія полнаго простора распространенію протестантства.
Дѣло, дѣйствительно, дошло до того, что принадлежавшее епископамъ право судить дворянъ за ересь сдѣлалось сомнительнымъ и разумѣется, это былъ очень большой успѣхъ, но если принять въ соображеніе собственныя убѣжденія того человѣка, который этого добился, то такая побѣда представится печальной для личной его совѣсти. И вотъ, одержавъ ее, Оржеховскій молитъ о прощеніи, трибунъ дворянства смиряется передъ церковью аппелируетъ въ Римъ, который безконечно медлитъ отвѣтомъ, а Оржеховскій выслуживается куріи ядовитымъ перомъ, которое онъ обращаетъ противъ послѣдователей новыхъ религиозныхъ ученій. Эти его сочинения сдѣлались для двухъ послѣдующихъ вѣковъ чѣмъ-то въ родѣ политическаго катехизиса, въ которомъ выразился неразрывный союзъ религіозной реакціи съ духомъ и интересомъ дворянства, ѳеократическаго правленія съ ― анархіей. Отъ этого-то брака и родилось грѣховное и проклинаемое Кондратовичемъ дитя, называвшееся въ то время свободой, «чье имя первымъ призоветъ тотъ самый, кто хочеть рабскія вложить оковы (ІП. 47)». Впрочемъ, Кондратовичъ не довелъ своей поэмы до этого періода жизни Оржеховскаго, а потому и не былъ принужденъ самъ сознать ошибочность первоначальной мысли своего произведенія, выраженной въ первыхъ его стихахъ, нѣ-
