высокаго мѣста, однако требуетъ особаго таланта. Кондратовичъ владѣлъ имъ въ высокой степени отъ природы, но не могъ дать ему развиться, потому что современники были болѣе склонны къ увлеченіямъ и восторгамъ, нежели къ осмѣянію, и несомнѣнно усмотрѣли бы въ томъ измѣну, еслибы художникъ занялся не отливкой изъ бронзы-великихъ историческихъ фигуръ, а вырѣзываніемъ ихъ изъ картона и одѣваніемъ ихъ въ шутовское платье. Кондратовичъ былъ слишкомъ хорошій патріотъ, чтобы дерзнуть на подобное кощунство, хотя бы даже для шутки. Самое большее въ этомъ направленіи, на что онъ рѣшался, было ― выводить въ смѣшномъ видѣ какого-нибудь обознаго или мародера, или такую фигуру, которая уже въ преданіи представляется забавной, въ родѣ напр. графа (комеса) де-Вонторы или сторожеваго рыцаря Белины (II. 332 Борейковщизна. 1856 г.), какого-либо чудака или глупца, обратившихся уже въ поговорку. Народныя поговорки послужили Кондратовичу источниками для лучшихъ его разсказовъ: Матыска, Заблоцкаго, нищаго по ремеслу и въ особенности — пана Марка, блуждающаго по аду. Маркъ былъ при жизни нахлѣбникомъ магнатовъ и воть, въ аду они не хотятъ его знать, шляхта отъ него отворачивается, а крестьяне бѣгутъ прочь, такъ, что онъ осужденъ на всю вѣчность скитаться одинокимъ. Потомъ онъ идетъ кланяться сосѣдямъ изъ дворянъ, но оттолкнутый и шляхтой и крестьянами, опять пойдетъ предлагать свою службу панамъ (1852 г. I. 332).
При разработкѣ поговорокъ, Кондратовичъ напалъ на мысль дѣйствительно глубокую, на богатую, почти нетронутую руду: ему захотѣлосъ возстановить репутацію одного изъ такихъ историческихъ, вошедшихъ въ поговорку глупцовъ, а имѣнно Филиппа изъ Коноплей, котораго имя обратилось въ названіе для всякой неумѣстной и несвоевременной выходки. Мысль эта пришла ему вскорѣ по переѣздѣ въ Вильно (1853 и 1854 г.), но долго она не отливалась у него въ подходящую форму. Въ письмѣ къ Кра-
