олкой, на другой же вечеръ могъ разсказать въ каютъ- компаніи обстоятельства крушенія своего трехмачтоваго барка «L hirondelle» («Ласточка» ).
Онъ шелъ изъ Нарвы въ Бордо съ грузомъ досокъ и бочекъ. До Нѣмецкаго моря они шли благополучно, но, застигнутый здѣсь жесточайшимъ штормомъ пять дней тому назадъ, баркъ потерялъ двѣ мачты, руль и всѣ шлюпки. Но хуже всего было то, что старое судно получило течь, которая во время шторма усиливалась все болѣе и болѣе. Помпы не помогали. Судно носило по волнамъ, трепало, и оно все ниже и ниже погружалось въ воду. Всѣ ждали неминуемой гибели. Когда палуба уже покрылась водой, а корма совсѣмъ опустилась, всѣ бросились на уцѣлѣвшую фокъ-мачту, ежеминутно ожидая, что вотъ-вотъ баркъ погрузиться въ волны. «Но полузатопленное судно не шло ко дну: вѣроятно, пустая бочки, бывшія въ трюмѣ, спасли насъ», вставилъ капитанъ, —и надежда закралась въ сердца моряковъ, надежда, что вотъ-вотъ на горизонтѣ покажется парусъ судна, которое замѣтитъ погибавшихъ. Но буря не затихала... судна не показывалось. Такъ прошли длинныя, безконечно длинныя сутки.
— На слѣдующій день, обезсиленные, голодные, иззябшіе, мы уже начинали терять надежду, говорилъ старикъ- капитанъ. —О, что мы испытали, что мы испытали! повторялъ онъ и при одномъ воспоминаніи какъ-то весь вздрагивалъ и озирался вокругъ, словно бы желая удостовѣриться, что онъ сидитъ въ каютъ-компаніи, окруженный внимательными участливыми слушателями, и передъ нимъ стаканъ краснаго вина, только что вновь наполненный кѣмъ-то изъ офицеровъ. —Я, господа, плаваю тридцать пять лѣтъ, кое-что видѣлъ въ своей жизни, разбивался у береговъ Африки, выдержалъ нѣсколько урагановъ, былъ на горѣвшемъ кораблѣ, но все это ничто въ сравненіи съ этими двумя днями... Ихъ не забыть! Штормъ какъ будто затихалъ, но намъ отъ этого не было лучше. Мы мерзли... мы точно
